Но он попридержал в руке револьвер и на мгновение остановился, когда осужденный его окликнул.
Клокочущий, как только что вскрытая запятнанная пылью и прахом бутылка с бурным напитком, человек весь замер, вцепившись взглядом в Шаповала, и державший его дружинник растерянно выпустил из руки обшлаг его рукава.
На этом человеке висел большой пиджак, под которым выделялась убранная в штаны и сколотая у воротника английской булавкой черная рубашка.
Типичный обратник из этапной колонны. Но ни в его фигуре, ни в горячечно остановившихся со змеиным упорством на Шаповале глазах знакомого для Шаповала ничего не было.
Шаповал подержал на нем удивленно взгляд вте-чение минуты, не нашелся сразу, что ответить, шевельнул головой и сердито взглянул на того дружинника, который держал осужденного.
Уловивший это движение приговоренной снова ожил, будто члены его одержимого каталепсическим припадком тела пронизало гальваническим током. Почти с задышкой страха и непонятной радости он воскликнул:
— Шаповал! Я с Кавалерки. Помнишь Цавалерку и молотьбу на токах?
Шаповал решил кончать и гневно отсек:
— Не заговаривай зубы. «Знакомый»! Ведите его.
Он в беспричинном раздражении отшвырнул от себя попавший под ноги камешек и решительно сделай дружиннику знак.
Шаповал помнил и Кавалерку — место, где проходило его детство — и балки со скирдами хлеба на токах, где производится молотьба, и простор поля, и ясное синее небо, под которым билось столько всякого живучего дыхания. Но причем тут разная блажь, когда сейчас надо было расстрелять врага своего класса. Момент не позволяет расспросить хоть немного обера. Шаповал знал наизусть все его дело, знал, почему и как он совершил преступление, но не знал, что он с Кавалерки и не видел его ни разу в лицо. Теперь же остро захотелось вспомнить о детстве. Но тогда надо было делать не то, зачем побудил сюда явиться Шаповала среди ночи его классовый долг, — он не хотел даже вспоминать того, что человек, подобный Приту-ляку, мог работать на молотилке в качестве одного из машинистов, возле которых ютился в детстве Шаповал. Он должен был служить революционному делу, а не отдаваться своим настроениям.
Не до них было.
Дружинник толкнул осужденного, который, вдруг увидев, что все погибло, снова начал дрожать. Он повел обера вдоль откоса. Другой дружинник следовал за ними вместе с Шаповалом. Шаповал, скособоченно покачиваясь, дал осужденному полминуты на догадку о том, куда его ведут.
Вдруг он очутился вплотную возле преступника, и тотчас же раздался выстрел. Осужденный, не успев вскрикнуть, качнулся, падая наземь. Дружинник, державший его, отскочил в сторону, но сейчас же рванулся к упавшему и выстрелил в него в свою очередь.