— Да, Жозеф, — ласково и почтительно ответил музыкант, вставая. — Я же просил называть меня Сашей. Вы тут хозяин.
Жозеф с трудом скрывал волнение. Мне понравилось, что Саша проявляет такое уважение к этому пожилому господину, который продолжал купаться в своем волшебном сне.
— Я позволил себе пригласить свою подругу. Позвольте представить вам Аву, она владелица художественной галереи по соседству. Я хорошо знал ее деда и отца.
Я встретила пронизывающий взгляд черных Сашиных глаз.
— Да, когда я шел сюда, мне попалась галерея.
Он явно был удивлен, откуда ему было знать, что это моя галерея.
— Очень приятно, Ава, — искренне улыбнулся он.
Какой контраст с нашим первым знакомством!
— И мне, Саша.
Он обратился к Жозефу:
— Могу я вам ее доверить? — спросил он, показывая на свою виолончель. — У вас она будет в большей безопасности.
От восторга у Жозефа на щеках проступили красные пятна.
— Конечно… На сколько вы приехали к нам?
— Не представляю… Я здесь по личным делам.
— Сохраню ее сколько надо и позабочусь о ней, не беспокойтесь. Приходите играть, как только захотите.
— Благодарю вас, Жозеф.
— Не за что. Для меня это большая честь и подлинное наслаждение.
Они оба проявляли уважение друг к другу.
— Господа, я вас оставлю, меня ждут дети. Уже поздно.
— Конечно же, Ава, милая, — кивнул Жозеф.
Он подошел ко мне, взял за руки.
— Если тебе что-то понадобится, помни, что я рядом.
Я сердечно обняла его.
— Спасибо, Жозеф.
— Теперь мы будем видеть тебя чаще?
— Да… Я теперь буду работать в галерее…
— Это значит, что Ксавье стало лучше?
Что я могла ответить? Я ограничилась вялым и ничего не означающим пожатием плеч. После чего обратилась к искоса наблюдавшему за нами Саше.
— Спасибо за эти несколько минут вне времени и пространства…
— Рад был.
— До встречи, — выдохнула я.
Выйдя на улицу, я, сама того не желая, обернулась. Они перешли в мастерскую с инструментами и что-то обсуждали, рассматривая скрипки и виолончели и иногда ласково дотрагиваясь до них. По всей вероятности, Саша почувствовал, что за ним следят, обернулся и улыбнулся мне. Я ответила ему тем же и помахала рукой. Загадка, но напряжение куда-то ушло, и я вернулась домой более легким шагом. Почти как раньше.
На следующий день я отвела Титуана в школу и сразу же отправилась в галерею. Впервые после аварии я вела себя так, как если бы жизнь продолжалась. Это сбивало с толку. Возбуждало. Вызывало в душе колющие намеки на вину. Я, как могла, оттягивала посещение больницы из-за боязни враждебной реакции Ксавье и нежелания рисковать тем, что моя вновь обретенная уверенность в себе — как физическая, потому что я опять следила за своей внешностью, так и профессиональная — не устоит против мрачного настроя мужа. Тем не менее у меня не получалось не думать о нем. Мне было стыдно, что я веду себя как в обычной жизни… при том, что ему очень плохо. Я не забывала об аварии, о переломах и всем прочем, но нуждалась в чем-то позитивном, в свете, я хотела поделиться с ним этим светом, убедить его, что все возможно, что это стоит приложенных усилий и он должен бороться, чтобы выбраться из мрака и выздороветь.