— Спокойно, это я — Главный Инженер. Всё хорошо, успокойтесь, — попытался образумить, видимо, сбрендившего от частоты полётов на старости лет мужика.
— А-а! Это ты! Ты!.. — взвыл он в темноте.
Что-то мне подсказывало, что это отнюдь не радостно-дружелюбное приветствие, и лучше будет срочно передвинуться в другое место. В тот же миг с того места, где я только что стоял, раздался звон от удара разводным ключом о металл решётчатого пола.
— Три-хи-и!..Кхыр-кхыр!.. Трижды «Орион» полностью смени…кхыр…ся в составе!.. И только твоя… кхер-кхер!.. жена… эта… тама-ита-ти!.. пас…кху-у…да! всегда возвращается живой!
Я опять быстро метнулся в сторону, и снова по гулкому кораблю со звоном заметалось эхо.
— Это всё ты?!.. Кхыр-кхыр!.. Ты что-то сделал с её кораблём?!. Или это всё ваша хвалёная а-аалеф-генетика?!. Кхе-кхе!.. Я столько девчонок хороших пот…тхе-ерял… Лучше бы это вы сдохли!..
Мне всё стало ясно. Слушать дальше его смешанный с кашлем бредовый скулёж было бессмысленно.
Они что-то подцепили на исследуемой под колонизацию планете. Вирус, плесневый гриб или неизвестную науке разумную колонию микроорганизмов-паразитов — всё это уже не имело ровным счётом никакого значения. Я понял, это Астрид принудительно отключила автопилот при подлёте, чтобы звездолёт разбился, загорелся и не дал расползтись заразе по Терраксису. Это она привязала замысловатым морским узлом трап, чтобы никто не смог покинуть опасный корабль и отключила все системы питания. А сама забаррикадировалась в носовом отсеке, в кабине пилотов. Это он её оттуда хочет выцарапать своим старым разводным ключом, чтобы Астрид открыла ему путь наружу. Что ж, с допросом этого «выжившего» можно заканчивать.
Я уже говорил, что все а-аалефы Императорской Семьи — это генно-модифицированные монстры, с повышенной до нечеловеческой мышечной силой и с отсутствующим — от слова «совсем» — чувством жалости? Да, точно. Говорил.
Закрыв глаза, я прислушался. В темноте они не помощники. Секунда — и я услышал тихий свист рассекаемого воздуха. Ещё мгновение — бросок вперёд и тихий хруст костей в перехваченной мною руке командира. Звук упавшего ключа на пол и оглушительный, полный животного ужаса и боли, человеческий вопль. Отпускаю его руку, делаю ещё один шаг вперёд и беру ладонями его голову. С характерным хрустом сворачиваю ему шею. Он тут же замолкает, обмякает и тихо оседает на пол.
Ещё один парадокс — человек уже умер, а его вопли всё ещё звучат, мечутся где-то там внизу, вверху, пока окончательно не стихают, тая в оглушительно наваливающейся тишине. Совсем не жаль.