Кто подсказал ей это? Оля не помнила.
Взгляд привычно пробежался по стройным рядам пассажиров: сидящих, стоящих, привалившихся к поручню, точно больные. И ни на миг не остановился, когда один из мирных горожан неожиданно облизнулся, демонстрируя чёрный, вытянутый, как у ящерицы, язык.
Оля даже не повела бровью. Таких ей каждый день встречалось много, и бояться их — значило только лишний раз тратить нервы и подвергать себя бессмысленной опасности. Страх они чуяли получше любого случайного взгляда.
Поезд дёрнуло, и она, погрузившаяся было в собственные мысли, вскинула голову, будто боялась заснуть. Встретилась глазами с чернотой за окном, где клубилась тьма, слишком густая, чтобы быть простым нагромождением кабелей. Тьма, скалящаяся десятками глаз и ртов, тьма, у которой — ей показалось это всего на миг, но показалось же! — было его лицо.
Оля всё-таки вздрогнула — и это было ошибкой.
Под ногами противно хрупало. Мелкие льдинки, потрескивая, бились на куски под подошвами толстых зимних сапог — но менее скользко не становилось. И ведь вроде бы даже не зима ещё, ноябрь на дворе, начало ноября, в это время порой ещё трава растёт. А тут такое.
Каждое утро первой недели новой четверти начиналось с рискованного путешествия в школу по тонкому льду. Тонкому, скользкому и накатанному. Чуть зазеваешься — поскользнёшься, с размаху ударишься копчиком, изгваздаешь куртку. И в школе потом грязной сидеть, и больно ещё с полчаса.
Оля выдохнула в воздух облачко пара и взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие и проклиная сезон гололедицы на чём свет стоит. Мелкие тени, её верные спутники в каждом из утренних походов в школу, шарахнулись в сторону: она чуть не спихнула одну из них варежкой. Неопасные, нестрашные. Её боятся больше, чем она их — но чуют, заразы, видящего, и лезут к нему из чистого любопытства.
Она уже начинала разбираться, и ей это нравилось, несмотря на опасность. Нравилось наблюдать, как мелочь, соревнуясь, кусает друг друга за хвосты и стайками пасётся у гаражей: греет несуществующие уши школьными сплетнями. Нравилось замирать, когда над головой неспешно, как воздушный кит, проплывало что-то несказанно огромное, на миг застилая своим телом хмурое зимнее солнце. Настолько огромное, что тоже уже неопасное: что ему какие-то людишки?
Женька оказался прав: смириться с новой картиной мира действительно оказалось несложно. И она смирилась и даже начала получать удовольствие.
Между лопатками ударило твёрдое, холодное, и Оля всё-таки потеряла равновесие. Тонко взвизгнула, неловко взмахнула руками, с размаху ударилась коленками о чёртов лёд: те протестующе заныли. Обернулась через плечо, заранее внутренне закипая.