— Нет! — выпалила Оля в наглое, самодовольное лицо Фролова — и быстро заговорила, надеясь, что Женька её услышал. — Ты больной какой-то. Я понятия не имею, о чём ты говоришь. Никто меня не обижает. Никакой помощи мне не нужно. Да даже если бы что-то было — кто сказал, что я соглашусь, чтобы ты мне помогал?
Гоша на глазах начал багроветь. Гримаса доброжелательности, делавшая его похожим на деревенского дурачка, разом сползла, превратившись в звериный оскал человека, которому отказали. Будто не сам скалился — будто чудовище на его плече передало ему свою мимику.
— Вот ты как, значит… — прошипел он, перехватывая Олю за плечи и вдавливая в стену — сильно, до боли. Наверняка останутся синяки. — Совсем берега попутала? Думаешь, дерзкая дофига? Думаешь, можешь меня просто так продинамить и опустить — и ничего не будет?
Оля была к такому готова. Но резкое преображение пытавшегося казаться дружелюбным Фролова в агрессивного подонка всё равно поразило. Больше всего его поведение напоминало злобу парней, которые после неудачного подката в интернете обзывают отказавшую шлюхой. Вот только они были не в интернете.
— Я баб не бью, — вдруг почти доверительно сообщил Гоша. — Так что по морде не получишь, не боись. А вот что ничего плохого не случится — не обещаю.
Вспышка гнева как будто начала проходить: голос Фролова вновь стал вкрадчивым. Только теперь в нём прослеживались нотки плохо скрываемого бешенства. Змея на его плече загородила собой любопытные лица одноклассников, которые виднелись сбоку, начала раздуваться, широко распахнула пасть. Оля зажмурилась: ей не хотелось этого видеть. Она начала думать, что Женька опаздывает, что он ничего не сделает. Ничего не успеет сделать.
И тут в лицо ударил ослепительно белый луч прожектора — тот самый, запоздало вспомнила Оля. Тот, что разогнал тьму в коридоре в прошлый раз, когда она была уже убеждена: всё кончено. Казалось бы — маленький детский фонарик. Что его свет значит в классе, где солнце бьёт изо всех окон?
Но нет. Солнца-то как раз и не было. Первый урок, поздняя осень. Ещё не рассвело. А лампочки отрубились минут пять назад, давая змее шанс. В воцарившемся полумраке даже этот луч выглядел прожектором.
— Хватит уже, — негромко произнёс Женькин голос — и смешался с истошным шипением, похожим на визг. Хватка, сжимавшая плечи, ослабла, и Оля поспешила отшатнуться от Фролова. И только потом рискнула открыть глаза.
В свете фонарика змея корчилась и извивалась, точно на сковороде. Гоша дёргался, как от ударов током, и лицо его перекосилось в бессильной злобе, но всё, на что его хватило — обернуться к Женьке.