Кажется, буддисты верят, будто все вокруг имеет душу: камни, деревья, животные, растения, море. Море – особенно. Собираясь в Локко, Митя надеялся ощутить светлую грусть по маме, хотел вспоминать, бережно перебирать в памяти эпизоды ушедшего детства.
Только не было ни легкости, ни грусти. Мама почему-то не вспоминалась, впервые в жизни лицо ее казалось размытым, далеким. А море сегодня предстало злобным шептуном, и в рокоте волн чудилось не то тупое, агрессивное злорадство, не то предостережение.
Митя шел, размышляя о произошедшем. Неясные ощущения, детские страхи, необъяснимые события последних дней – что это? Он покосился на идущую рядом жену. Лина выглядела нездоровой, побледнела и осунулась.
Что, если попробовать рассказать ей все? Может, посоветует что-нибудь, выскажет какое-то предположение?
С другой стороны, зачем? Вряд ли она сумеет помочь. Только перепугается, навоображает себе невесть чего. И станет еще хуже: мало того, что он сам себя ужасно чувствует, так еще и Лину придется успокаивать.
Митя знал, что ему с детства не хватало воображения – поэтому, может быть, и не суждено подняться в профессии выше крепкого ремесленника. Ангелине же достаточно подойти к эскизу, поглядеть, а потом сделать несколько штрихов – и превратить обычный рисунок в нечто оригинальное, яркое.
Поначалу, основав «Мителину», Митя собирался привлечь жену к работе. Он знал: ее идеи могли оказаться бесценными. Лина сумела бы добиться огромного успеха, стать уникальным, востребованным архитектором. Клиенты ее на части рвали бы!
Однако, поразмыслив, Митя быстро отказался от этого.
Ангелине всегда недоставало собранности, дисциплины. Она не желала укладываться ни в какие рамки: могла в течение месяца работать как проклятая, а потом по три-четыре недели близко не подходить к холстам, карандашам и краскам. Многие свои работы начинала и бросала, попросту теряя к ним интерес, и никакая сила на свете не могла заставить ее взяться за картину, которая перестала вдохновлять. Кроме того, Лина не способна была адекватно реагировать на критику: уходила в себя, рыдала от невинного замечания или простого пожелания.
Митя старался ограждать жену от потрясений и проблем, потому редко откровенничал с нею. И сейчас, конечно, тоже не собирался этого делать.
Стелла – вот бы с кем поговорить… Он представил себе помощницу, склонившуюся над очередным документом, изучающую что-то на мониторе компьютера, и подумал, как сильно ему недостает шуточек, обсуждений, дружеских подначек, разговоров по душам за обедом. Ее кофе с топленым молоком, ее смеха. Мите жгуче, нестерпимо захотелось увидеть Стеллу, и он сам удивился своему порыву.