Девочка слышала, как люди шептались, что мама «сломалась». Она не могла понять, как это: вроде бы ломаться могут только игрушки. Но все же это была правда: внутри у мамы действительно сломался какой-то важный механизм. Ее голова теперь была почти всегда опущена, плечи – тоже, будто что-то давило на нее сверху или тянуло вниз. Глаза больше не блестели, и улыбаться мама почти разучилась. Зато у нее появилась привычка сидеть каждый вечер в гостиной и пить пахучее вино из большого бокала на тонкой хрупкой ножке. Потом, правда, бокал разбился, и на смену ему пришел стакан.
Никто больше не любил девочку и в школе. Подружки и друзья сторонились ее, потому что теперь она была дочкой не Большого Начальника, а самоубийцы. И преступника.
Девочка узнала, что ее папа, оказывается, поступал очень плохо: брал чужие деньги и проигрывал их. Когда папы не стало, выяснилось, что он был должен многим людям и банкам, поэтому все, что у них было, забрали за долги: машину, загородную дачу и большую красивую квартиру. А мамины украшения пришлось продать.
Они с мамой переехали в другую квартиру, тесную и маленькую. Девочка стала ходить в другую школу, потому что за ту, прежнюю, нечем было платить. Но этому девочка была даже рада, потому что не хотела ходить в свой класс, где у нее теперь не осталось друзей. У нее вообще больше никогда не было друзей: не появились они ни в новой школе, ни потом.
Теперь маме стало нужно ходить на работу – жить им было не на что. Вот только ее никуда не хотели брать. Институт она бросила, даже трех курсов не окончив. И никем никогда не работала, поэтому опыта, который от нее требовали, взять ей было негде. Маму готовы были принять только в магазин или на рынок, но она боялась, как сама говорила, связываться с деньгами. Она думала, что обязательно перепутает что-то, потеряет или у нее украдут и потом придется выплачивать больше, чем удастся заработать.
Поэтому маме оставалось только пойти в уборщицы, и она пошла, но постоянно жаловалась и расстраивалась. Мама теперь часто плакала – почти каждый день. Переживала, что превратилась в поломойку, что все красивые колечки и сережки, шубки и нарядные платья у нее отобрали, а те, что оставили, валялись без дела в шкафу, потому что надеть их было некуда.
Она больше не пела колыбельных на ночь своей дочке – вместо этого рассказывала ей, как взрослой, что жизнь жестока и несправедлива, а они слишком слабые, чтобы сопротивляться. Мама не понимала, как ей жить дальше, и девочка тоже не понимала. Так они и засыпали, обняв друг друга, а потом просыпались, шли нехотя с утра на работу и в школу, и так и продолжали ничего не понимать…