Извинившись, мимо мужа, мимо Вальца, бросилась вон – через общий коридор, в нашу каюту. Прямиком в детскую спальню. Обняла прямо в постели спящую Софи, зарылась лицом в ее волосы, всей грудью вдохнула ее сладкий детский запах и – только теперь смогла расплакаться… Молча, конечно, чтобы не разбудить дочь.
Но Софи все равно проснулась и завозилась.
– Мамочка, ты плачешь? Тебе приснился дурной сон, мамочка?
– Да, дурной сон, хорошая моя… Но он уже кончился. Мне теперь не страшно. Спи, крошка.
– Хорошо, мамочка…
Дочка снова затихла и, покуда я баюкала ее в собственных объятьях, уснула.
Сама я очнулась только когда теплая ладонь – мужа, я знала – настойчиво сжала мое плечо. Он рывком опустился рядом и запрокинул мою голову, стараясь поймать взгляд.
– Напрасно ты здесь… – слабо, заученно произнесла я. – Ты ушел сразу после меня, это сочтут подозрительным…
– Плевать.
Ужас – вот что я увидела в его собственных глазах.
– Ты действительно не пила из того бокала? Клянись, что не пила?! – он сжал мои плечи сильнее.
– Клянусь. Если бы пила, верно, сейчас бы лежала на той софе вместо Жанны Гроссо.
От последней мысли мне стало по-настоящему дурно. Я осторожно уложила голову Софи обратно на подушку, поправило одеяло. Отошла на шаг. Лишь потом позволила себе снова дотронуться до собственной шеи.
Неужто я в самом деле жива?
А будь я сейчас мертва – Жанна бы выжила. И назвала бы это чудом. А жизни моих мужа и детей превратились бы в ад. Муж и сейчас смотрел на меня со смертельным страхом.
Едва я встала – он поднялся следом и снова обхватил меня за плечи. Я даже сумела вымученно улыбнуться, столько трогательной заботы было в любимых черных глазах. Я погладила его руку, с лаской коснулась темных волос на голове и все не могла взять в толк, почему он столь напряжен? Почему держит меня так, будто я все еще смертница, и могу упасть замертво в любой момент?
Пожалуй, это был не просто страх от пережитого.
Я редко видела мужа столь бледным. Но всякий раз, когда видела – это предвещало катастрофу…
– Меня не было в каюте Жанны, когда все случилось, – через силу, явно коря себя, выговорил он, – скажи, кто-то еще знал заранее, что ты пойдешь слушать прорицание первой? Может, ты кому-то случайно обмолвилась, или кто-то предполагал? Спрашивал тебя об этом?
– Кажется, нет… я сама решилась на это, лишь когда вошла в каюту после ужина – и совершенно точно не говорила ничего вслух.
А потом я осознала, чего он так боится. Спросила прямо:
– Ты допускаешь, что напиток предназначался мне? Не Жанне Гроссо?
Я снова улыбнулась рассеянно и не к месту: настолько нелепой казалась его догадка.