Парень вдруг гулко захохотал.
— Она у нас курит, — сказал он, наглые голубые глаза его с любопытством разглядывали Асмик. — Папиросы «Дукат» или можно «Беломор».
Он снова захохотал, потом оборвал смех, вытащил смятую пачку «Беломора».
Старик сказал робко:
— Не балуй…
Парень не слушал его. Зажег спичку, глубоко затянулся, выпустил дым и вдруг ткнул папиросу собаке в нос.
От неожиданности и боли собака подпрыгнула, жалобно завизжала, бросилась бежать к двери. Парень хохотал, широко разевая рот.
— Гляди на нее, вон как бегает! Мастер спорта!
Асмик, не помня себя, вскочила, подбежала к парню, обеими руками схватила за воротник:
— Негодяй! Да как ты смеешь так! Сволочь!
Она почувствовала, как треснули нитки где-то под воротником, недаром у нее были сильные руки хирурга, и она рванула воротник к себе, глядя в ненавистные, стеклянные от испуга глаза.
— Тебе бы самому так, негодяй!
Она трясла его и все глядела в самую глубину его глаз, и он глядел ошалело, и старик открыл рот, боязливо моргая глазами.
Володя опомнился, ринулся к ней, с силой оторвал ее от парня.
— Сумасшедшая, — сказал он, губы его дергались, но глаза сияли. — Ты просто сумасшедшая!
Асмик пыталась вырваться из его рук, обернулась, крикнула яростно парню:
— Убирайся отсюда, подлец!
Старик вскочил первый.
— Пойдем, — забормотал он. — Пойдем скорее…
Парень как бы неохотно поднялся вслед за ним.
— Образина, — бросил он ей с ненавистью. — Харя уродская!
Володя медленно снял пальто.
— Повтори, — сказал он, подойдя к нему.
Но парень быстро, втянув голову в плечи, шмыгнул на площадку.
— Стой! — сказала Асмик спокойно. — Стой, Володя!
Она сразу успокоилась. В один миг. Володя не должен с ним связываться, марать руки об эту погань.
Он послушался.
— Сядь, — сказала Асмик.
Володя подошел к ней, надел пальто, снова сел рядом. Поезд остановился.
— А ты смелая, — сказал Володя, с удивлением глядя на нее. — Как черт смелая.
— Ничего я не смелая, — сказала Асмик.
— Он же мог ударить тебя…
— Пусть попробовал бы…
— Да, — согласился Володя. — Пусть. Я бы убил его.
Она взглянула на его лицо, ставшее неожиданно острым, на большие сильные руки. Конечно, убил бы…
— Я не могла, — сказала она, прижавшись к его плечу. — Я не могу, когда обижают собак. Это у меня с детства.
— Я тоже не люблю этого, — сказал он. — Но ты смотри-ка какая! — Он обнял ее за плечи, притянул к себе. — Поспи еще немного. До Москвы еще минут двенадцать.
— Не хочу.
— Совсем спать не хочешь?
— Совсем.
— Я тоже.
Поезд мчался очень быстро. Если всмотреться в окно, можно было видеть, как мелькали друг за другом деревья, телеграфные столбы, дома…