— Я… я понял. Может быть все же исповедуешься и причастишься?
— Если люди так требуют выполнить ритуал…
— Таинство, — поправил его отец Афанасий.
— От изменения названия суть не меняется. Так вот, если они требуют выполнения таинства, то просто скажи им, что все сделал. А я подтвержу. Но в грех лукавства не вводи меня.
— Хорошо, — кивнул отец Афанасий. Посидел немного рядом. А потом спросил: — А кто такие ликаны и масаны?
— Я не хочу это обсуждать.
— Но ты эти слова произнес. И люди в недоумении. И спрашивают меня. Если ты не ответишь, то они сами что-то придумают. А это…
— Ликаны, — перебил его Андрей, прекрасно поняв, куда клонит священник, — это народ оборотней. Масаны — другой народ, для которого употребление чужой крови — основа жизни. Их считают проклятыми. Но как на самом деле — не ясно. Их ОЧЕНЬ мало.
— Ликаны это волколаки?
— В том числе. У ликанов много родов. Берендеи, кицуне и многие, многие иные. Люди просто впервые познакомились с волками, поэтому по ним и прозвали остальных.
— Ты, я вижу, недурно во всякой нечисти разбираешься.
— Я люблю послушать и неплохо запоминаю чужие слова.
— Разумеется.
— И из того, что я слышал могу так сказать — нет ничего страшнее на земле, чем человек. Ибо его сердце может быть чернее, чем у самого страшного чудовища. И за приятным, благообразным обликом может скрываться ТАКАЯ мерзость, которую и в ад отправлять неловко.
— Отчего?
— Жалко. Ад жалко.
Священник нервно усмехнулся и кивнул.
— Все отче, ступай. Дай мне подремать. Может быть усну. А сон в моем состоянии — лучшее лекарство.
— Да, конечно. — произнес он, вставая. — Мы будем молиться за тебя.
— Лучше не молится. Лучше смотреть в оба. На меня покушались. Если злодеи поймут, что я иду на поправку, или услышат о том, то постараются что-то еще предпринять.
— Я понял тебя, — кивнул отец Афанасий. И еще раз попрощавшись, пожелал здоровья и удалился.
— Как он? — донеслось из-за двери.
— Шутки шутит, — ответил священник. — Мню, выкарабкается.
И все загалдели. А дальше дверь уже нормально прикрыли и толком их расслышать оказалось проблематично. Поэтому Андрей смог снова погрузиться в свои размышления.
Был он отравлен или нет — не ясно.
С его телом творилась какая-то нелепица. Снова, как и тогда после битвы у Селезневки он ослаб. Настолько, что первые пару дней едва двигался.
Да и сейчас, спустя пять дней, выглядел умирающим лебедем, что бесило неимоверно. Тем более, что рана на руке дала неприятные осложнения. Туда попало несколько фрагментов ткани, и она воспалилась. Промыть узкий и слепой колотый раневый канал не представлялось возможным. Поэтому он распорядился разрезать ему мышцы плеча, дабы прочистить воспалившуюся рану.