— Но пишут же… — почесал затылок дьячок. — Неужто брешут?
В этот момент в дверь постучали.
— Кто там? — спросил Иоанн Васильевич.
Вошел слуга.
— Что случилось? — нахмурившись поинтересовался Государь.
— Срочное известие из Тулы.
— Из Тулы? — оживился дьяк.
— Да. — произнес слуга и протянул грамотку Царю. Тот кивнул дьячку и тот ловко ее подхватив, сломал печать и начал читать.
— … на слугу твоего верного, воеводу тульского в храме Господнем напали и пытались зарезать…
— В храме?
— Да, отец Афанасий пишет, что в храме. Еще он пишет, что кинжал был отравлен. Отчего рану сразу стало жаром томить.
— А ныне что? Жив ли?
— Грамотка сия пятого дня писана. Времени много утекло.
— А ты говоришь, что пишут… — покачал головой Царь. — Не мил он кому-то вот и пишут. А тот князь Белевский, он… хм… Интересно, где Андрей ему дорогу перешел и в чем?
Дьяк и слуга промолчали. Они заметили, как Государь погрузился в размышления, и не хотели его отвлечь ненароком. Дьяк едва заметно кивнул, дескать, уходи. И слуга тихонько удалился. Его задача заключалась в том, чтобы передать грамотку. Участвовать в разборе значимых государственных бумаг далее ему было неуместно.
Царь же думал о том, кому могло понадобиться изводить Андрея. Где наветом, где прямым убийством. Ведь не такая большая птица. Зачем? Или все-таки большая и он что-то не знает?
***
Тем временем в Туле отец Афанасий стоял у парня над душой.
— Сын мой, тебе нужно исповедоваться и причаститься.
— Не нужно.
— Ты умираешь и должно перед Всевышним представать с легкой душой.
— Нет никакого смысла перед смертью исповедоваться и причащаться. Если ты жил как дерьмо, то думаешь, раскаяние перед смертью что-то изменит? Нет. Только усилит твою вину, ибо добавит к ней еще лукавство и трусость. Натворил дел — имей смелость отвечать.
— Но… — начал было возражать отец Афанасий и осекся. Он вспомнил кто перед ним. И уж кто-кто, а человек, вернувшийся оттуда точно знал, что имело смысл, а что нет.
— Так может и истинная вера не имеет смысла? — с некоторым подвохом поинтересовался отец Афанасий.
— Я не хочу об этом говорить.
— Отчего же?
— Мои слова могут навредить тебе.
Священник нахмурился.
— Неужели все настолько идет в разрез с писанием?
— Я могу сказать тебе очень немногое. Первое — каждому по вере его. У каждого человека свой рай или ад. Второе — важны только дела. Если слова не подкрепляются поступками, то это ложь и лицемерие. Какой бы истовой не была молитва, но, если за ней не следует поступок, она пуста. Как и раскаяние. Слова — это просто слова. Все остальное я не желаю обсуждать.