Молодая женщина не пыталась отстраниться.
Несколько секунд они так и стояли в объятиях, глядя друг на друга. Наконец, не выдержав, Прасковья чуть наклонилась вперед. И поблагодарила Петра за плащ. После чего попыталась отойти. Но не вышло — он держал крепко.
— Не позорь меня, — тихо, но твердо произнесла она.
— Не могу отпустить. Руки не разжимаются.
— Ну так веди меня под венец, — смешливо фыркнула Парашка. — Раз отпустить не можешь.
— Так священника тут нет.
— В Тулу съездим. На несколько дней хозяин нам позволит отлучится.
— Да… конечно… — кивнул Петр и нехотя отпустил молодую женщину. Не забирая, впрочем, плащ.
Его взгляд был взволнованным, скорее даже встревоженным.
Прасковья погрустнела, но вымученную улыбку сохранила.
— Завтра плащ высушу, вычищу и верну. — тихо ответила она. И отвернувшись, отправилась ближе к девицам.
Тем молчали и переглядывались между собой. Вид Петра их поразил до глубины души. Всегда такой смелый. Всегда такой решительный. А тут — растерялся. Сдал на попятную.
А он молчал.
Он не знал, как ей ответить, что уже женат…
Снова сглотнув предательский комок управляющий лихо вскочил на коня и пришпорив его, скрылся из вида галопом. Сопровождающие его бойцы спешно отправились следом.
Прасковья же потерла ткань плаща и вытерла невольно выскользнувшую слезинку. Она была в Петра давно и безнадежно влюблена. Но кто она, и кто он? Слухи о том, что управляющий не прост и скрывающийся под личиной бывшего нищего кто-то из дворян сегодня подтвердилась. А разве такой человек в праве взять себе в жены простую крестьянку, пусть и красивую да толковую?..
***
Царь с нескрываемым любопытством принял из рук гонца очередную «посылку» от Андрея. Тот с изрядной регулярностью слал ему письма, состоя в живой и активной переписке. Раз в неделю или две обязательно уходило письмо. Или от Иоанн Васильевича в Тулу, или от Андрея в Москву. А вместе с некоторыми письмами воевода слал иной раз и довольно увесистые «портянки» с разного рода текстами…
Иоанн Васильевич взял перочинный ножик[4] и осторожно разрезал бечевку, которой была перевязана импровизированная бандероль. Андрей формировал ее просто. Брал две колотые и струганные тонкие дощечки размером с лист пищей бумаги. Укладывал между ними послание. Обматывал тонкой тканью. Зашивал обмотку. Натирал воском. Прогревал, чтобы воск растаял и впитался в ткань. А потом обматывал нитью и навешивал сургучную печать.
Получалось вполне прилично. А главное — даже если такое послание подмочить, с ним ничего не происходило. Государь очень большие письма Андрею не писал, поэтому обходился всякого рода тубусами с крышкой. По большей части кожаными.