На беду Франсуа Видока, в родном городе у него, ещё со времён юношеских забав, осталось немало недоброжелателей, тайных и явных. Да и сам Лебон относился к нему плохо, считая скрытым сторонником «аристократов». Если вспомнить плохую репутацию Бурбонского полка у новых властей, дезертирство, службу в австрийской армии — нельзя не признать, что у революционных властей Арраса основания для таких обвинений, возможно, имелись. К тому же, измена генерала Дюмурье прогремела по всей стране, тем более — на севере Франции.
Были и причины более свежие. По возвращении в Аррас Видок ухитрился ввязаться сразу в три дуэли, Причём по политическим мотивам. В один из дней он оказался свидетелем очередной казни «аристократов» — трёх молодых женщин. По его словам, «верёвки гильотины тянули трое драгунов». Иными словами, драгуны исполнили роль палачей. Молодой «бурбонец» вызвал всех троих на дуэль — за столь недостойное солдат поведение. Кроме того, Видок неоднократно ввязывался в драки, защищая преследуемых новыми властями священников.
Не исключено, что ещё одна причина ареста крылась в родителях Видока, вернее — в их деньгах.
Так или иначе, уже через неделю или две после приезда, Видок оказался в тюрьме, по доносу одного из таких врагов и в связи с подозрениями, о которых ещё раньше заявил Лебон — при первой же случайной (или нет) встрече с нашим героем. Глядя на молодого солдата, Лебон с усмешкой сказал:
«— А-а, это ты, Франсуа! Ты намереваешься разыгрывать аристократа и дурно отзываешься о республиканцах… Ты жалеешь о своём старом бурбонском полку…
Берегись… я могу тебя отправить распоряжаться гильотиной!»[41]
Теперь угроза оказалась реальной. Ситуация была критической — о Жислене Лебоне ходили страшные слухи. Рассказывали, например, что после каждой казни он с наслаждением выпивал бокал свежей крови жертвы. Восемнадцатилетний вахмистр вполне мог лишиться собственной крови ради утоления жажды этого чудовища[42].
К счастью, у родителей Эжена Франсуа Видока ещё сохранились кое-какие связи и средства. Несмотря на угрозы, он был отпущен и поспешил вернуться на военную службу, дабы не искушать судьбу (принявшую на сей раз облик кровожадного Лебона). Как это случилось?
Те, кто думает, что революции вообще и Великая французская в частности, представляют собой время господства суровых и неподкупных, жестоко ошибается. Да, Робеспьер был прозван «Неподкупным», но не в последнюю очередь и потому, что был явлением уникальным. Иначе никому не пришло бы в голову акцентировать это его качество. Так что он-то как раз поражал окружающих своим бескорыстием, но на фоне тысяч соратников, погрязших в коррупции, мздоимстве, казнокрадстве и прочих, мягко говоря, не самых достойных способах обогащения. Пример Дантона, сочетавшего яркую революционную идейность с таким же ярким, неудержимым корыстолюбием — всего лишь один, хотя и очень известный пример. Тот же Лебон, ранее яростно обличавший роскошь аристократов, не гнушался поборами и прямым грабежом, именовавшимся «реквизициями». Роскошный особняк на площади, например, в котором Лебон проживал с женой, ранее принадлежал казнённой аристократке. С балкона особняка было удобно наблюдать за казнями врагов народа и революции, осуждённых мэром и комиссаром Конвента Лебоном.