Обычно Штырёв и за меньшую непочтительность лишал людей пальцев, но это был другой случай. Сейчас он безропотно потопал за седым, не позволив себе даже нахмурить брови, не говоря уже о каком-либо ином способе выражения недовольства. Ведь его вел под руку не просто какой-то непонятный старик, а самый сильный и влиятельный член «золотой десятки». Если посмотреть объективно, он в одиночку был способен задавить треть их негласного сообщества, причем даже без применения силовых методов, а исключительно экономически. Вздумай же седой объявить кому-либо войну в открытую, то, скорее всего, этот гипотетический несчастный не дожил бы и до конца недели, настолько много за ним стояло сил.
Ходили даже слухи, что весь этот криминальный союз он и создал, преследуя одному лишь ему известные цели. Но Штырь в эти россказни не верил. Люди постоянно болтают о том, о чем не имеют даже малейшего понятия. Однако категорично заявить об обратном он тоже не был готов. А мало ли как оно на самом деле все было?
Погремуха у этого франта была звучная, резко контрастирующая с его внешностью, но на сто процентов соответствующая занимаемому положению в преступной иерархии. Большинство коллег по ремеслу зовут его Хан. Как он заработал это прозвище, мало кто знал, так что некоторые до сих пор обманывались его кличкой, считая Хана выходцем откуда-нибудь из Азии. А потом, естественно, очень удивлялись, встретив благообразного бодрого старичка абсолютно европейской внешности.
Отведя Штырёва на почтительное расстояние от остальных преступных лидеров, собравшихся на сходку, седовласый заговорил, гипнотизируя своим пронзительным взглядом.
– Я слышал, Игнат Альбертович, тебя один известный артист очень ловко обставил, а?
Штырь оскорбленно поджал губы. Он и так заметил, что в его сторону сегодня бросается слишком много косых полунасмешливых взглядов. Некоторые и вовсе до сих пор не спешили к нему подходить здороваться, даже те, с кем Штырёв имел вполне тесные и взаимовыгодные отношения. Гадать над причиной столь резкого снижения градуса хоть показного, но все же дружелюбия не приходилось. Это все виноват этот драный колдунишка! Он буквально за один день сделал Штыря всеобщим посмешищем. Даже Паша Ковровский, самый слабый из «десятки», посмел ему продемонстрировать пренебрежение, ответив на приветствие всего лишь равнодушным кивком головы, вместо рукопожатия. Как будто перед ним стоял не авторитетный вор в законе, а какой-то чушок непонятной масти! С-с-сука…
Но все же, прекрасно зная крутой нрав Штырёва, больше никто не осмелился повести себя настолько нахально, как Ковровский. Хотя в большинстве своем в удовольствии отпустить едкий завуалированный намек или многозначительный подкол в адрес своего коллеги не смогли себе отказать. И снова звучали издевательски-шутливые предложения, прикрытые толстым слоем непомерно преувеличенного ложного сочувствия, о помощи с юридической консультацией… но, несмотря на все это, никто не решался при нем даже заикнуться о том происшествии. А Хан сейчас даже не заикался, он говорил прямо и почти требовательно, чего Игнат Альбертович не мог стерпеть, потому что совсем бы потерял тогда лицо.