– Чай обычный, черный, краснодарский, фундыков-мундыков не держу, – предупредила бабка, выставляя на стол чашки для незваных гостей.
Ирка сама похозяйничала: выложила на блюдо эклеры, после чего села в уголочек и сложила руки на коленках – сама скромность. Я тоже заняла место за столом. Мы подождали, пока хозяйка завершит нехитрые манипуляции с чайником, и приступили к разговору только после того, как бабка тяжело опустилась на табурет и грозно вопросила:
– Ну и?
– У нас во дворе орех спилили, вы видели? – начала я.
Этого оказалось достаточно.
– А они его сажали, чтобы пилить?! – забурчала бабка. – Сколько лет росло дерево, почитай, полвека…
– Больше, – возразила я. – Шестьдесят!
– Ну, да, с шестьдесят первого года, – подняв глаза к потолку и посчитав в уме, согласилась бабка.
– С двадцать второго апреля, – добавила я.
Ирка вытаращилась на меня, изумленная такой точностью.
– С двадцать четвертого, – не согласилась бабка. – Еще день ушел, чтобы на дачу за деревцем съездить, а на другой уже Вася сажал его.
– А двадцать второго вечером вы у Феди в портфеле череп нашли, да?
– Не в портфеле, – пожевав губами, возразила бабка, – а в сумке со сменкой. В портфель он не влез бы, не та конфигурация… А ты откуда знаешь-то? Мы в секрете держали…
– Еще бы, вас бы с работы выгнали и из партии турнули, если бы узнали, – кивнула я.
– Еще, глядишь, и посадили бы, причем обоих! – Бабка подперла морщинистую щеку кулаком. – Вася же тоже партийный был…
– Коммунисты, а в церкви венчались, – напомнила я.
Ирка переводила напряженный взгляд с меня на Плужникову, как будто наблюдала за теннисным матчем. Видно было, что ей тоже хочется задавать вопросы, но разговор шел быстро, и подходящих пауз не выдавалось.
– Венчались, да. И это знаешь? – Бабка Плужникова повела лохматой бровью, и та серой гусеницей выползла поверх роговой оправы очков. – Откуда?
– Это в яме под деревом было. Там же, где череп.
Я вынула из кармана узелок, развернула его и положила кольцо на салфетке перед старухой. Она потянулась к нему, но не притронулась. Морщинистая, в коричневых пигментных пятнах рука затряслась, отдернулась, накрыла задрожавшие губы. Глаза за выпуклыми, сиреневыми от несусветной толщины линзами заморгали, расплылись, и на салфетку шлепнулась капля.
– Ва…
Бабка Плужникова всхлипнула, подавилась слезами.
– Васенькино… Васино кольцо, да? Там внутри буковки есть, я не вижу?
– Есть буковки, сохранились, гравировка «Спаси и сохрани», – торопливо ответила я.
– Так и знала я, что он его потерял, когда с саженцем возился! – Бабка цапнула кольцо, стиснула в кулаке и прижала к щеке, сминая дряблую кожу. – Хватился не сразу, только на следующий день, но не раскапывать же, еще увидел бы кто… Специально ведь спрятали череп так, чтоб его не найти было…