«Если бы она бросила тебя совсем, я бы злился на неё, — сказал когда-то Маригор, — а так она всегда была рядом. Заботилась о тебе, обо мне… должно быть, ей было горько хранить эту тайну»
Рик считал себя не вправе осуждать императрицу. Матерью он её так и не научился воспринимать. Матерью Рик считал другую, ту, что не спала, когда малыш Эллерик болел корью. Когда плакал по ночам, когда страдал ангиной. Ту, что была с ним рядом. Императрицу лорд Файс жалел и уважал, не держал на неё зла и не видел смысла ворошить прошлое. Это уже было, этого не изменить… к чему решать, кто был прав в своих поступках, а кто нет.
— Твою шкуру уже делят придворные красотки, — произнёс Маригор после долгого молчания, — надеюсь, твоя давняя любовная тоска отступила?
Рик ничего не ответил брату. Маригор не понимал, как можно было хранить в сердце ту, которую даже не знал толком. Файс не раскрыл брату имя своей возлюбленной, не рассказал подробностей их знакомства. Ветренный Маригор бы не понял. Рассказать сейчас, что Авриэль Роннер и есть та девушка с Фаринго, тоже было глупостью. Брат начнет помогать и с большой вероятностью всё испортит.
— Я стараюсь залечить душевные раны, — кивнул Файс и улыбнулся.
Маригор довольно крякнул, ударив брата по плечу. Рик изобразил улыбку, а сам хмуро соображал, как ему стоит подступиться к леди Роннер. Авриэль изменилась, стала какой-то чопорной и сухой, только в глубине её золотистых глаз ещё плескались искры былого задора. Нужен ли ей такой, как Рик? Примет ли она его внимание? То, что леди Роннер не стала леди Канри, ещё не значит, что у командира дворцовой стражи есть шанс…
— Какой прелестный день, — щебетала Фари, любуясь безоблачным небом.
Сегодня и у неё, и у меня был выходной, и мы вырвались в город развеять дворцовую скуку и вдохнуть пыльный городской воздух, пропахший весной. Даже хмурые городские улицы с приходом тепла стали чуть веселее. Иначе блестели окна в витринах магазинов, иначе разносились звуки в пустых подворотнях. Город даже гудел в другой тональности. И копыта лошадей стучали по мостовой звонче, веселее. Клаксоны редких автомобилей своим «кряканьем» распугивали ворон и голубей на крышах домов. Журчание воды в трубах на крышах звучало уютнее. Ободряюще.
— Весна, — втягивая носом воздух, выдохнул Руфус.
Паршивец. Его же, кроме меня, никто не видит! И он пользуется тем, что я не могу сказать ему гадость. И прогнать не могу. Нахальный джинн в образе белого пушистого кота завис в воздухе, сверкая голубыми глазами.
— Купи мне пирожок… мур, — и Руфус перевернулся в воздухе, становясь на голову.