Свою первую официальную ночь они провели на полу на матрасе…
А через несколько дней страну покидала не Инна Соломина, а Инесса Гинзбург — стройная молодая женщина с поджатыми губами и застывшим злым взглядом.
Вновь прибывших поселили сначала в кибуце.
Инна была оглушена и подавлена новой обстановкой, новыми обычаями, новым укладом.
Она видела, что даже свекру и свекрови трудно им соответствовать, хотя они изо всех сил делали вид, что все идет по плану, как задумано.
Денег у них на руках не было — все сдавалось в общий котел и распределялось на нужды маленькой общины. Еда, необходимая одежда, обстановка — все согласовывалось и «выделялось». Раз в неделю подходила их очередь на пользование автомобилем. Тогда они ездили по историческим местам, и это было единственным развлечением, отдушиной после нудного, дурацкого труда на апельсиновых плантациях.
«Мы будем рвать их прямо с ветки», — шептала Инна Алешке, не подозревая тогда, как осточертеет ей это занятие.
Святая земля оказалась такой крохотной — не больше Московской области — и сухой, потрескавшейся от солнца. А Мертвое море — величиной с Клязьминское водохранилище, и вода в нем была горько-соленая и тяжелая, словно расплавленный свинец. Плыть приходилось с трудом, раздвигая руками не воду, а непонятную жидкость, вязкую, как топленое масло.
Женины родители все усилия направили на то, чтобы поскорее получить нормальное место жительства, Инна тоже была в этом кровно заинтересована, и у них просто не хватало ни сил, ни времени на то, чтобы заняться оформлением документов на Алешку.
Через полгода им удалось перебраться в Хайфу, и начались новые заботы — квартира, заем на мебель, беготня по знакомым с просьбой подыскать Жене достойное, соответствующее диплому место.
Но стоматологов в Израиле был уже явный перебор. У населения просто не выросло столько зубов. Жене все же повезло — он устроился в клинику на прилично оплачиваемую должность: старший лаборант с перспективой роста. Теперь он дежурил по сменам в душной лаборатории, корпел над анализами, заполнял бесчисленные регистрационные книги и жаловался Инне, что не чувствует от работы морального удовлетворения…
Время шло, и Инне стало казаться, что свекровь специально оттягивает Алешкино оформление.
Тогда она набралась решимости и взяла это дело в свои руки. К этому моменту со времени отъезда прошел почти год.
Израильская чиновничья машина оказалась не менее бюрократичной и неповоротливой, чем советская. Инну заставляли заполнять кучу каких-то анкет, собирать какие-то справки, ждать ответа на чьи-то запросы и вновь заполнять анкеты и писать заявления…