Джереми не мог согласиться с этой поговоркой, но возражать не стал.
– Ты думаешь, что преследователи – это люди из прошлого? – прервал образовавшуюся паузу Джереми.
– Мне так кажется… Смотри, в среду мне позвонил отец Джонсон, наш священник. Быть может, ты его помнишь, хоть тебя было и не затащить в церковь, даже ради удовлетворения любопытства. Так вот, он пригласил меня на исповедь вечером. Отец Джонсон вообще очень хороший человек, очень сильно помог мне. Когда меня выпустили из клиники, он не осуждал, не обвинял во всех грехах человеческих, а старался помочь всеми силами… всегда был готов выслушать и помочь советом. Так вот, я уже подходила к церкви, как вдруг… Из проезжавшей мимо машины вылетели какие-то люди, схватили меня, завязали глаза и зажали рот – я не могла даже пикнуть – и затолкали в машину, будто мешок. Там мне что-то вкололи в вену на руке, судя по моему состоянию после, это был героин, притом доза немаленькая… Ехали молча. Мне было так страшно… Я не понимала, кто эти люди, что им от меня надо. Зачем это всё…
Руки у Анны начали дрожать. Она крепко сцепила их в замок, стараясь унять дрожь, но это совершенно не помогало. Джереми безумно захотелось сесть рядом с ней, обнять, прижать к себе крепко-крепко… как в детстве… Но он остался сидеть, покачиваясь, в кресле-качалке, не произнося ни слова. Он лишь слушал, не произнося ни слова даже в те моменты, когда Анна замолкала, стараясь собраться с мыслями. Независимо от того, молчала ли она секунду или же с несколько минут.
– … Потом машина остановилась, и меня выволокли из неё, бросили на землю. Героин начинал действовать, я чувствовала, как сознание начинает покидать меня, но всё же ещё слышала и понимала то, что они говорили мне… Ты должна уехать. Уехать… Они повторяли это раз за разом, будто пытались вдолбить мне эту мысль в голову, пока я лежала на земле. Уехать… Тем временем я всё пыталась освободить руки, пряча их под собой – Анна на мгновение показала Джереми оставшиеся на запястьях следы от верёвок, после чего вновь прижала руки к себе, скрывая внутреннюю часть предплечий – но Джереми успел заметить также и следы игл на локтевом сгибе, которые окаймляли лиловые гематомы. – Мне повезло, что они не догадались связать мне ноги. В какой-то момент мне удалось, выворачивая запястье, выдернуть левую руку. Я сразу же вскочила на ноги, сорвала повязку с глаз и побежала… И бежала, пока ты не спас меня…
Анна закончила свой рассказ и впервые подняла на Джереми свои красивые зелёные глаза. Они были полны слёз. Анна явно ожидала от него какой-либо реакции, и прежде всего хотела понять, верит Джереми ей или нет. Джереми же чувствовал, что в его сознании образовались словно весы Фемиды, противопоставленные чаши которых каждую секунду кренятся то в одну сторону, то в другую. Перед Джереми сидел единственный человек не из круга семьи, которому он безоговорочно доверял, будучи ребёнком. Но мог ли он теперь так же безропотно верить Анне? Он не видел преследователей. Следы игл вполне могли быть нанесены самой Анной, если она вновь подсела на наркотики. Верёвки… кто знает, в какой компании она могла искать вещества, и каким образом получать их. И всё же… Джереми много повидал странного и казавшегося совершенно невозможным на первый взгляд. Да и он сам – мало, кто верил ему, что он не предатель, и если бы существовал хотя бы одно даже призрачное доказательство против него, в ту же секунду вместо неба над головой в лучшем случае до конца жизни он видел бы потолок тюремной камеры. А Анна верила ему. Так есть ли у него право судить её и взвешиваться роящиеся в мыслях аргументы «за» и «против»?