Младший сын Печкура от переживаний жевать перестал, так и замер с недоеденным пирогом в приоткрытом рту.
— Возложил на него Дивас свою ладонь и влил силу небесного огня. Раскрылось яйцо, и вышли на белый свет люди смыслянского языка. Но никуда не пошли, потому что огляделись вокруг и увидели полноводные реки и чистые озёра, зелёные луга и густую пущу. Из даров божьих не стали выбирать что-то главное, но у каждого взяли столько, чтобы себе хватило и соседям при нужде помочь можно было. Растеклись-разбежались по свету люди, но крепко стоим мы на своей земле, от корней своих неотделимые.
Так было, так есть и быть так должно впредь, пока не прервётся солнечный путь над нашими головами.
Тренькнули в последний раз струны, повисла в доме тишина. Только слышно было, как Бутюк с чавканьем гусиную ногу обгрызает. Ему, недотёпе, рассказ Савастея ни к чему был, а поесть вкусно редко доводилось. Вот и навёрстывал. Весь настрой поломал. Посмеялись над телепнем, потом сами решили подкрепиться. Начали петь. Затем игры играли, ещё перекусили, уговаривали Романа на заморские песни, насилу отговорился. Снова истории рассказывали — так до первых петухов и досидели. Как голосистый крикун заорал, стали расходиться каждый к своему делу, зевая и протирая глаза.
* * *
Что человеку, неделями дремавшему вполглаза, сжимая мокрый, холодный румпель, одна бессонная ночь? Сегодня парни не ждут тренировки, сейчас быстренько обиходят лошадей и улягутся караулить подголовники, чтоб не сбежали ненароком с покрытых шкурами лавок. А Рома может, наконец, отвести душу, потешить тело и разум.
Солнце поднимается поздно и садится рано, устало проходит короткий путь, цепляясь брюхом за верхушки деревьев. Это куда больше, чем доставалось истосковавшемуся по его свету ученику Каменного Медведя год назад.
Привычно лежит в ладони тяжесть верного посоха, медленно, под счёт сердечного ритма раздвигается грудная клетка, опускается диафрагма, расправляя лёгкие, впуская навстречу току крови наполненный кислородом и живительным хвойным ароматом воздух. Выдох уносит отданный кровью углекислый газ, с ним уходит сонная вялость, ленивой ватой наполняющая мышцы.
Вдох, другой, третий — каждый немного короче и глубже предыдущего. И резкий выдох, во время которого застывшее обряжённой в штаны статуей светлой бронзы тело превращается в бешеную струю воды, прорвавшую плотину неподвижности. Радостно взревел разрываемый посохом воздух, не змеями даже — хоботами могучих слонов метнулись вокруг разворачивающегося торса руки, разгоняя и направляя привычную тяжесть древесины. Не устояв, присоединились к танцу ноги, почти не отрываясь от поверхности, скользят над самой землёй. Плеснула сила, родившаяся с дыханием где-то недалеко от пупа, обернула Романа, укутала, вместе с летящими концами посоха обозначила сферу, в которую никому, кроме него, нет хода. Отозвалась Земля, ласковой ладонью поддержав вырвавшийся на свободу вихрь человеческого тела, подхватил Воздух, обрадовавшийся возвращению партнёра. Не успевая за Ромой, отстали и растворились мысли, прекратив отвлекать хозяина, забылись слова, ненужные для общения с Миром.