— Я, ваше сиятельство. — Хули врать, она поняла это. Я не знал, брал на пушку, но старуха слишком боялась, чтобы пытаться отрицать. Выскочила из-за стола, оббежала его и плюхнулась мне в ноги. — Накажите меня, ваше сиятельство! Моя вина! Не хотела я чтобы так было! Это для защиты от разбойников! Мы ведь часто из деревни в деревню ходим, а там какого только люда не водится! Она, глупая, не понимая это сделала! Не научила я её! Не вдолбила в голову! Моя вина, казните меня!
— Встать! — рявкнул я.
В дом ввалились отроки, оставленные у двери. Взмах рукой — затормозили, а то уж было и мечи обнажили.
— Парни, я сам. — Покрутил рукой, намекая, чтобы выметались. Отроки вняли, дверь закрылась.
Габриелла поднялась, и по моему знаку села на место. Лицо её было заплаканным, и это были искренние слёзы.
— Она не просто ученица. Она твоя родственница. Так?
Травница могла отрицать, но снова не стала. Согласный кивок.
— Правнучка. Хотела ей свой дар передать, как родственнице, тогда связь крепче. Только она не знает об этом. Никто не знает.
— Почему?
— Ведьмы… Нас боятся. Не любят. — Старуха посмотрела в сторону, мимо меня, и в словах её было много горечи.
— Но помощь принимают, — отметил я. — И хорошее пиво бочонками дарят.
Снова кивок:
— Но при этом боятся. И ненавидят.
— Почему?
— Потому, что боятся! — как маленькому ребёнку прописные истина сказала она. Логично. — Я пристроила свою дочь… В одной хорошей семье. Она считала, что осталась сиротой. А потом у неё родилась своя дочка. А у той — своя… И она-то и осталась сиротой по-настоящему. А потом я обнаружила у неё дар.
Ведьма помолчала.
— Я забрала её к себе, чтобы передать знания. Учила.
— Ты на самом деле одарённая, или только травки мешаешь? — с вызовом усмехнулся я.
— И травки. — Кивок. — Но и лечу. Не так, как сеньоры лекари, или орденские, но…
Ясно. Лекарка слабая, но в нашей глуши — с пивком потянет. Других всё равно нет. — Она способная девочка, ваше сиятельство. Не казните её. Она… Сильнее меня.
Это может быть неправдой, если старуха пытается правнучку отмазать. Кстати правнучка… Некисло, я бы не сказал, что Габриелла такая древняя. Но рожают тут в тринадцать лет, тринадцать по-нашему, не по местному (по-местному в десять), так что возможно.
— Когда она стала ДРУГОЙ? — повторил я вопрос.
Старуха поёжилась, тяжело вздохнула, но ответила:
— Три года назад. Два с половиной. Летом это было. — О чём-то задумалась, вспоминая. — В речке они купались. Дождь был. Перемёрзли — гусиной кожей покрылись.
— Они?
— Она и подружка. Подружка ничего, отогрелась и домой пошла, а моя девочка, она… — Всхлип. — Слегла.