Когда Шеф вернулся в лагерь, там было подозрительно тихо.
– Какого хрена, – прошептал он едва слышно, подходя к угасающему огню.
В тишине его шаги казались слишком громкими. Звать хоть кого-то он не решался: слишком подозрительна была эта тишина, хотя бы потому что обычно Роберт следил за огнем и, если бы решил перебрать оставшиеся семена, делал бы это здесь, в центре лагеря.
«Неужели этот полудурок…»
Что, по его мнению, мог натворить Берг, – а именно он из «полудохлика» был повышен до «полудурка» – Шеф не озвучил даже в своих мыслях, зато быстро шагнул к своему бараку, держа наготове пистолет.
По уже отработанной привычке он сначала изучал ногой землю впереди и только затем делал шаг. Когда металлический носок ботинка наткнулся на цепь, Шеф едва не зарычал, но заставил себя просто переступить через нее. Он помнил, что оставил ключ в лагере, а еще не забывал, что велел привлекать удью, или как там его на самом деле зовут, к работе, но это не значит, что лагерь можно бросить вот так…
Еще издали, привыкнув к темноте, он понял, что дверь лишь чуть-чуть прикрыта, потому, подойдя ближе, осторожно толкнул ее ногой, вглядываясь в темноту. Такого погрома здесь еще никогда не было. Весь барак он не видел, но небольшая полоса серого света освещала стол с разбросанными вокруг него записями и порванной картой – одной из главных сокровищ всех Шефов.
Скалясь от гнева, он был готов шагнуть дальше, но лагерь вдруг заполнил тихий томный окрик – женский окрик, резавший слух самим своим тоном.
Резко оборачиваясь и снова спешно осматривая лагерь, Шеф никак не мог понять, что происходит, а потом вспомнил, что в лагере есть настоящая женщина, а значит, она может издавать звуки, которых не было ни в одном порно-ролике здешней коллекции.
– Ну и где ж ты, долбаная Карин Маер? – сквозь зубы прошептал Шеф, сделал несколько шагов вокруг окончательно угасшего огня, пытаясь уловить хоть звук, а потом услышал шаги – четкие тяжелые шаги кого-то, не привыкшего передвигаться тихо.
Быстро обернувшись на звук, он прислушался, присмотрелся, но ничего уже не услышал и в темной щели между бараками в темноте никого не мог различить. Вот только мышцы в руке напрягались, инстинкты в сознании требовали, чтобы он стрелял вот так наугад в темноту, но немедленно, прямо сейчас без права на сомнения.
Стон повторился и смешался с едва различимыми голосами…