Каждый вечер после ужина ее вывозили в сад и оставляли здесь на открытой площадке возле фонтана. В центральном госпитале сейчас было очень много пациентов. Люди ее района слишком часто то голодали, то ели ядовитые плоды со своих участков. Теперь всем им нужна была помощь. Карин в том числе. Сама ходить она еще не могла, но врач заверял ее, что все у нее получится. Пока же Карин хватало сил, только чтобы придерживать костлявыми пальцами плед, прикрывающий ее ноги. Она все пыталась его разгладить так, чтобы сквозь него нельзя было уловить очертания ее острых коленок, потому что за них ей было стыдно.
В выходные к ней приходил папа, брал за руку, и тогда Карин забывала про эти страшные ноги, похожие на две кривые палки. Мамы у нее уже не было. Она совсем чуть-чуть не дожила до полной свободы, но Карин почему-то думала, что это можно исправить, и все спрашивала: придет ли к ней мама?
– Она тебя любит, очень сильно, но она не придет, не сможет прийти, – отвечал ей отец и крепко обнимал.
Когда же его не было, Карин сидела тут одна в своем кресле и радовалась отблеску света на вершине обломка павшей стены.
– Нет, пощади! Пощади! – вдруг закричал кто-то рядом.
Карин даже встрепенулась, испугавшись, но тут же поняла, что это какая-то игра. Потому что кричавший мальчишка явно дурачился, смеялся и показательно пытался убежать от другого под общий смех.
– Нет тебе пощады, префект! – ответил нагнавший его парень и ткнул своего товарища мягким зеленым прутом в грудь.
– Ты победил меня, Оливер, – воскликнул поверженный мальчишка и театрально упал на землю, но быстро приподнялся: – Все, теперь я хочу убивать префекта.
Улыбнувшись, он вдруг увидел Карин и помахал ей рукой. Она смущенно попыталась поднять руку, но едва смогла приподнять ладонь, а он все равно подошел и даже дал ей мяч.
– Подержишь его для нас? – спросил он. – Давай я подкачу тебя ближе к фонтану. Играть ты пока не сможешь, но хоть посмеешься с нас. Давай?
Карин только кивнула.
Мальчика звали Берг. Его родители были здесь врачами, а он прибегал сюда играть с другими детьми. Ему было двенадцать, и больше всего он гордился тем, что однажды лично разговаривал с Оливером Финрером.
– Правду вам говорю! – рассказывал он. – У меня на соревнованиях порвалась тетива, и он после выстрела отдал мне свою. Снял с лука прямо там, представляете!
Ему верили не все, а Карин верила. Тогда и потом всю жизнь после.
Даже просыпаясь теперь, чувствуя, что сжимает чью-то ладонь, она была уверена, что это именно Берг, но, открыв глаза, растерянно уставилась на Шефа, рядом с которым незаметно для себя уснула.