– Надо, так что не заставляй меня применять силу, – равнодушно сказал Шеф, расстегивая штаны.
Ему было плевать на нее. Он по-настоящему видел в ней дырку, женщину, которой у него никогда не было, причем женщина подразумевала только эту самую дырку между ног и, быть может, еще измятую грудь.
Он даже по собственному члену проводил как-то равнодушно.
«Он не такой», – устало говорила себе Карин. Она знала, что он может быть внимательным партнером, что его руки с грубой кожей могут быть осторожными, что он может ласкать ее. Он делал это и не раз в машине, пока почти весь лагерь Демонов спал. Он изучал ее тело. Он следил за ее реакцией, иногда он прикусывал кожу, особенно почему-то над выступающими нижними ребрами. Он впивался губами в ее тело, почти оставляя следы. Он позволял ей прикасаться к себе, ничего не скрывал, ничего не боялся, шептал иногда о любви, а иногда просто о желании, но чаще его слова были странными обрывками, в которых Карин не искала смысла.
– Сегодня… моя… снова… еще… не дыши…
Сама Карин с ним тоже несла какую-то невнятную чушь, но про себя, все чаще повторяя одно лишь «люблю».
Из грязного, растоптанного состояния она упала на миг в совсем другое – тягучее и теплое, где заднее сидение машины слишком маленькое для двоих, и их тела не просто сливаются, они путаются во что-то единое, но он почему-то не обнимает ее, а грубо хватает, рыча, и вот они снова на полу в разрушенном уже бараке.
– Я больше не могу. Пожалуйста, – шепчет Карин.
– Что там мочь? – искренне возмутился Шеф. – Лежи и не дергайся. Не может она.
– Пожалуйста…
– Будешь ныть – я обратно майку запихаю, – предупредил Шеф.
Она его ненавидела. Всем сердцем ненавидела за вот такую равнодушную, похотливую жестокость и в то же время вспоминала клеймо на его собственной заднице, шрамы на бедрах и ягодицах. Она даже думать не хотела, что он сам пережил, оказавшись, как она сейчас, под здоровым, сильным, вонючим мужиком, только понимала, что с ним вот так никто не церемонился, но ее все равно выворачивало, когда он запихивал в нее пальцы.
– Кажется, ты просто выбрала самый толстый член, – хмыкнула Зена. – И вот это вот все ты решила отложить подальше, ради своего парня? А потом предала его, ради вот этого урода? Ты настоящая дура или тебе нравится? Нравится, когда тебя трахают, как бездушную дырку?
Она почему-то оказалась рядом. Она заглядывала Карин в глаза и надменно шептала.
– Ну да, тебе нравится, иначе ты бы не стонала от кайфа. Шлюха!
Карин действительно стонала, рыдала, проклинала, умоляла, ненавидела и любила. Это же был Оливер, не кто-то там, а Оливер Финрер, просто она тогда об этом не знала.