На экране мелькали кадры с его свадьбы тридцатилетней давности. Там он подхватывал свою молодую жену на руки и кружил. Она смеялась.
Эти кадры Зайна обычно пересматривала с радостью. Ее завораживал смех матери, хоть та ее и не признала. Ей нравились белые кружева и вышивка на ее платье. Она считала все это красивым.
Она всегда всматривалась в экран, когда видела эти кадры, но они крутились уже несколько сотен раз подряд, а отец не двигался.
– Папа, – пропищала она своим сигнальным устройством и ткнулась ему в бок.
Он не отреагировал.
Тогда она подползла ему под руку, попыталась потереться округлым тельцем о его ладонь, подняла ее, издала призывный звук, на который он всегда реагировал, но ничего не произошло.
Он сидел с закрытыми глазами. Рот у него был приоткрыт. Скатившаяся струйка слюны уже высохла, а она все ползала и попискивала, пытаясь его позвать. Дергала своими длинными металлическими лапками.
– Папа, – звала она его снова и снова.
За окном ночь сменялась днем и снова ночью, и только тогда она осознала, что что-то не так.
– Люди смертны, – говорил ей отец.
«Наверно, так и выглядит смерть», – решила Зайна и очень пожалела, что с ней ничего такого уже не случится. Она просто сложила лапки у отца на бедре, схватилась за него и перестала слушать и смотреть, пытаясь понять, каково это – не быть; но, не следя за миром, она была и очень точно это осознавала. В ее истинном мире, полном единиц и нулей, ничего не менялось. Все оставалось прежним, а потом содрогалась, когда она слышала внезапный злой удар в дверь.
– Сука! Дерил, вонючая твоя жопа, открывай эту гребаную дверь, пока я ее не вынес! – орал кто-то и бил в дверь, не кулаком и даже не ногой, а чем-то большим и тяжелым, явно не в силах терпеть.
Зайне тут же стало страшно. В таких случаях ее учили бежать. Отец говорил ей прятаться от его гостей, хотя это редко получалось.
– Все, мне надоело, Дерил, – рявкнул мужской голос.
Следом что-то громыхнуло. Зайна, которая только вытянулась на своих лапках вверх, мгновенно дернулась вниз и забилась под комод, быстро изучая пространство своими зрительными сенсорами.
За окном был или закат, или рассвет. Багровое небо покрывали клубы черного дыма. Что-то успело произойти, пока она старалась не быть, но что – теперь сложно было понять.
Дверь открыли ногой, и на пороге появился мужчина – высокий, широкоплечий, одетый в одни лишь шорты, и те перемазанные копотью. Черная сажа была у мужчины на лице и обнаженной груди. Она становилась подобием разводов на его татуировках в виде колючей проволоки, что обвивала его руки, плечи и даже пересекала грудь.