— Нехорошо тут. Уйдемте. Это же не люди. Это… исчадие нэпа.
Но Тоню не легко было сбить с толку.
— А мне здесь нравится, — сказала она. — Помните, как у Ленина написано? Социализм нельзя построить только чистыми руками. Придется строить теми руками, какие есть.
Лухманов отпрянул и тупо посмотрел на Тоню.
— А может, ей в самый раз в ИКП? — шепнул мне Прокофьев и громко сказал: — Диалектика — это не для Коли. Юмора у него тоже не хватает. Прямолинейный, как гвоздь. Так что не удивляйтесь, Тонечка.
— Прямой — это хорошо, — заступилась Тоня. — Прямой, — значит, честный.
— И слабый, — подхватил фининспектор. — Запас прочности на изогнутой плоскости…
— Молчи, недоучка, — остановил его Прокофьев.
— Пошли! — сказал Лухманов и встал с места.
На этот раз все гуськом потянулись за ним. Прокофьев остался расплачиваться.
В соседнем зале за длинным банкетным столом среди каких-то почтенных бородачей сидела Серафима Мейлина. Вот уж не к месту! Все в ней не к месту в этом ресторане: и смиренно-осуждающий взгляд глубоко запавших глаз, и потрепанный портфельчик на коленях, и темное платье с белым воротничком. Она увидела нас, оживилась, подошла к Тоне.
— Не ожидала! Вас уж никак не ожидала здесь встретить. Я-то случайно, друзья затащили.
— А я не случайно! — весело отозвалась Тоня. — Мы еще вчера сговорились.
— После чистки? Естественно, но…
— Но что? — грубо спросил Лухманов.
— Неосторожно, — тонко улыбнулась Мейлина. — Впрочем, можете рассчитывать на меня. Мы с вами друг друга не видели.
— Не люблю секретов, — сказала Тоня.
— Воля ваша, — обиделась Мейлина и поплыла на место, колыхая необъятным задом.
Мы вышли на улицу. Шел дождь. Было еще не поздно. Горели фонари, на мокрой мостовой подмигивала зеленая реклама кинотеатра «Ша нуар», атласным блеском светились зонтики прохожих, моссельпромовские лоточницы в высоких картузах и клеенчатых накидках торговали папиросами. Только теперь, когда мы разместились на трех извозчиках, я почувствовала, что пьяна, да и остальные, кажется, не трезвее. Фининспектор совсем разошелся, придумал веселую игру. Около каждого шестиэтажного дома мы останавливались и пели: «Спите, орлы боевые…» Постояли на Тверском бульваре у бывшего дома Рябушинского с вычурными чугунными решетками вокруг всех этажей, постояли в Калашном возле нового дома Моссельпрома, похожего на батарею белых с синим макаронных коробок, да и поехали через Каменный на Серпуховку провожать Тоню.
У деревянной завалюшки с мезонином она остановила извозчика.
— Теперь пойду гулять!
Дождь сыпал по-осеннему густой мелкой сеткой, Лухманов послушно спрыгнул на тротуар и взял Тоню под руку.