— А ну брось, фу, кака! — произнес я, и схватив руками и поднатужившись, вырвал из неохотно раскрывающихся листьев изрядно прожеванный кусок.
Затем, пока Сергеич не вернулся с дорогой маман, до которой сведения об инциденте дойдут обязательно, я принялся уничтожать улики. Тряпка быстро стала перегноем в одном из горшков, а цветочек, параметры которого я прекрасно запомнил, пришлось развоплотить. Вернее не развоплотить, а состарить искусственно, заодно закрепив все его свойства на генетическом уровне и получив пророщенные зародыши, которые я временно рассадил по другим горшкам.
Прибравшись окончательно, уселся в кресло и принялся ждать высокую комиссию. Что Сергеич её приведет, я не сомневался. Странное положение среди слуг, непонятное заступничество великой княгини, всё это намекало, что камердинер тут не случайный человек и есть какая-то история объясняющая почему он такой непотопляемый. Осталось каким-то образом эту историю узнать. Ну а пока можно было и подумать, какой проект реализовать следующим: всё-таки тентакли или попробовать настоящую дриаду вырастить?
* * *
После шумихи с Сергеичем, его на время от меня убрали, отправив куда-то там лечиться. Ничего предосудительного не нашли, но уж больно подозрительно на меня смотрела местная безопасница. Мне на это было, по большему счету, чихать, до Мирославы, по чести взглядов, ей было далеко.
А затем случилось то, что я так долго ждал. Лишь на время позабыв с открытием в себе магических способностей. В поместье, наконец, появилась одна моя старая знакомая.
— Ну здравствуй, Марина, — произнес я, спускаясь по широкой винтовой лестнице в фойе, оглядывая затянутую в строгий официрский мундир женщину. С нашего последнего свидания она ничуть не изменилась, только добавилась еще одна звездочка на погоне, да лицо словно бы сильнее заострилось и построжело. — Или тебя лучше называть госпожа подполковница?
— Здравствуй, курсата Иванов, — дернула губами она в подобии улыбки, отточенным движением снимая фуражку и засовывая её под локоть.
Мне что-то мешало, плюнуть на всю эту словесную шелуху и, бросившись к ней, сжать покрепче в объятьях это шикарное тело. Может чёртовы условности своего нового положения, этот титул и угроза общественного порицания? А может события произошедшие со мной и вычеркнувшие полгода моей жизни здесь? Не знаю. Но я никак не мог перебороть ту поразившую меня скованность, стоило мне вновь увидеть знакомый профиль.
Да и сама Марина словно чувствовала себя не в своей тарелке, стараясь, правда, маскировать это под офицерской сдержанностью. Но я же точно знал, какая она горячая, чувственная и раскрепощённая штучка, там, под внешней скорлупой. Нет, эту стену отчуждения нужно было срочно сломать.