Одевались они так, конечно, не от бедности, а по профессиональной привычке —
наружна должна быть незаметной. Мы садились в черную «Волгу» — конвоиры с обеих сторон, на заднем сиденье — и ехали через весь город в Управление КГБ.
Машина въезжала через глухие стальные ворота во двор КГБ, там кто-то из конвоиров брал меня за локоть и через черный ход заводил в здание. Так же — локоть в стальной хватке чекиста — мы проходили по узким коридорам управления в кабинет Соколова, расположенный в самом торце. Конвоир усаживал меня на стул и обязательно оставался дежурить за дверью в коридоре.
Кабинет следователя КГБ мало чем отличался от множества других кабинетов, которые приходилось видеть советскому человеку. Все было не ново, местами обшарпано, плинтусы и стены многократно перекрашивались. Здесь буквой Г стояли два стола следователя, был шкаф, пара стульев, ну и «рабочее место» подследственного — привинченный к полу табурет и крошечный столик. Если бы не средних размеров портрет Дзержинского, то кабинет мог бы иметь любого другого хозяина, стоящего где-то посередине советской бюрократической лестницы Иакова. Например, директора школы или начальника отдела кадров завода, только там вместо «железного Феликса» висел бы Ленин.
Соколов уже ждал меня, заправляя лист бумаги в пишущую машинку — делал он это кропотливо с видом рыбака, насаживающего наживку на крючок. «Ну как, еще не насиделся?» — отпускал он фамильярное приветствие, после чего начинал говорить.
Говорить была его работа. Соколов допрашивал в стиле «доброго копа», играл роль своего-в-доску-мужика, рубахи-парня, примерно пятидесяти лет от роду. И говорил он о чем угодно — о погоде и футболе, даче-саде-огороде, еде и напитках, — но поток слов не прекращался ни на минуту. Он что-то рассказывал вообще в пространство, потом обращался ко мне, втягивал в разговор, задавал пустые вопросы: «Ведь так? Правильно говорю? Ты понимаешь, да?» — пока в нужный момент незаметно не сворачивал к теме.
Мысленно я поставил пятерку тем, кто наставлял чекистов по технологиям допроса. Существовали методички, написанные опытными сталинскими инквизиторами, — некий советский сиквел «Молота ведьм», — их чекисты, должно быть, изучали серьезно, ибо весьма эффективно на практике использовали. Как только после первого допроса еще в 1975 году выяснилось, что допрос «злого копа» быстро переходит в бесполезную ругань, с тех пор дело приходилось иметь уже с «копами добрыми». Таким был Дымин, и Соколов был тоже «добрый коп».
Он источал доброжелательность, играл сочувствие, походя упоминал личные эпизоды, не имевшие никакого отношения к делу, но создававшие иллюзию некой интимности общения, развлекал анекдотами. И все это только для того, чтобы установить психологический контакт, втянуть в диалог — в котором Соколов виртуозно, подменяя шажок за шажком тему, выводил к нужной для следствия информации.