Это была одна из последних смен Копченого — он все-таки был шофер, а не мент, так что заниматься надзором для него было противоестественно. Копченый поругался по какому-то очередному поводу с Рымарем и добровольно отправился на зону — конечно, не простую, а для сотрудников органов.
В ночную смену заступила Зоя Ивановна. Про себя я так и называл ее «незлобной старушкой» — что было несправедливо, ибо Зоя старой никак не была. Она просто была женщиной за сорок, разве что полной, так что передвигалась, переваливаясь с ноги на ногу. Она не делала без нужды пакостей, разговаривала тихо, почти шепотом — хотя ей нередко приходилось утихомиривать и зэковские разборки. Работало это, как ни странно, ничуть не хуже, чем ор Аглаи в Третьем отделении.
Зоя была единственной из медсестер, которая частенько являлась на службу в униформе. Лучше бы она этого не делала, ибо в обтягивающем хаки выглядела вообще как снежная баба — но желание посветить звездочками, видимо, того стоило. Зоя имела чин «лейтенант».
Зоя оставила отделение жить своей жизнью и быстренько заперлась в процедурке. Там, похоже, шла другая жизнь. К себе Зоя вызвала Васю Мовчана. В Зоину смену Вася всегда подолгу зависал в процедурке. Днем, когда дверь была открыта, он сидел перед Зоей через стол, и они о чем-то разговаривали. Вечером дверь закрывалась, и что происходило дальше, оставалось тайной.
Из процедурки Вася возвращался все еще «в роли», какое-то время смущенно молчал — ибо знал, что все всё замечали, — потом как будто стряхивал ее с себя и становился обычным Васей, который пел украинские песни и вслух мечтал о галушках. Представить, что Вася мог испытывать какие-то чувства к этому существу с заплывшими глазками, было за гранью фантазии.
Почему эти отношения не вызвали никакой реакции начальства, оставалось загадкой, ибо наверняка кто-нибудь о них уже давно настучал. Возможно, использование «контингента» в качестве сексуальных рабов было вписано в какой-то тайный пункт «Правил внутреннего распорядка».
Настоящая интрига начиналась после отбоя. Примерно через час Зоя обходила все камеры, убеждаясь в том, что все спят. Потом она отпирала дверь нашей камеры, Вася тихо вставал — он никогда не спал в те ночи, — и оба исчезали в коридоре, поднимаясь наверх. Швейка после смены была опечатана, так что любовные сцены должны были происходить на площадке лестницы — как у подростков. Исчезновение Васи я еще успевал заметить, когда он возвращался, нет — уже спал.
Брежнев умер, а мужчины и женщины продолжали тянуться друг к другу, где-то светило солнце, и по небу крутилась Луна — все оставалось вечным. Какой-то уют в этой мысли был, с нею я и засыпал.