Внутри у меня царила та же пустота, что и на улице. Я пытался прочувствовать новое ощущение свободы — но его не было. «Свобода приходит нагая» — написал Хлебников. Так и я был почти нагим, потеряв изрядно здоровья, лучшие годы молодости, ну и главное — Любаню.
Я пытался думать о том, что теперь делать и как жить. Ничего не складывалось.
Кошмар СПБ нависал. Я знал, что где-то там, в Благовещенске, в душной камере сидит Егорыч, сидят Бородин, Шатков и Кислов, — и ничего не мог сделать. Разве что только пытаться им помочь.
Знал, что я уже не я. Знал, на что был способен, если меня довести голодом, холодом, нейролептиками. Это была реальность, и из нее уже не выйти.
У меня не было ничего. Ни жены, ни любви, ни дома — ибо это не дом, куда в любой момент могут прийти какие-то грубые мужики и увести тебя оттуда на несколько лет. Не было надежды на лучшее — была только злость.
Я не знал, что буду делать дальше. Не знал, что через два месяца снова поеду в Москву, где заберу из Фонда помощи политзаключенным списки политзэков. И мы будем писать им письма и слать посылки.
Не знал, что еще через три месяца за мной явится участковый милиционер, который заставит подписать предупреждение о «необходимости трудоустройства в месячный срок» — пусть меня никуда на работу и не брали.
На две недели я устроюсь ночным сторожем общежития ГПТУ — чем обману КГБ. Потом Аркаша, получивший выездную визу в Израиль, освободит мне место ночного сторожа самарской синагоги. Однако тоже до поры и до времени, пока мой бывший сосед-пироман не попытается поджечь дом-музей Ленина. После чего я вылечу с работы и из синагоги.
А потом мой старый знакомый из самарского КГБ — уже не капитан, а подполковник — Валерий Дымин вызовет меня на конфиденциальную беседу в скверик около здания КГБ и скажет открытым текстом: «Мы знаем, чем ты занимаешься. Так что, если не хочешь снова ехать на Восток, езжай на Запад».
К тому времени я уже буду полностью доверять советской власти и знать, что если она обещает отправить тебя на Восток, то точно так и сделает. Посему запросил у Аркаши необходимый вызов и эмигрировал — к вящему удивлению всех отказников, ибо тогда не уезжал никто.
Потом будет Вена, Сахаровский конгресс в Лондоне, лекции для Amnesty International в Голландии, Германии, Австрии. Будет эмиграция в США, работа на Радио «Свобода» в Мюнхене, Вашингтоне и Нью-Йорке.
Потом будет комфортная жизнь в США, работа программистом в солидных компаниях, и самое безумное решение жизни — вернуться на родину. Где все будет сначала хорошо, а потом — погружение в путинскую муть. Задержания, слежка, новая эмиграция — и невыносимая легкость бытия. Быть апатридом, не принадлежать ни одной стране, ни одному народу.