Я сильно разозлился на Иновлоцкого. Мелкая тактика пакостей, усложнявших жизнь диссидентам и стоявшая ровно на полдюйма за гранью этики и закона, была типичной для КГБ. Понятно, что Иновлоцкого мало трогало, каково было мне сидеть неделю без мыла, полотенца и зубной щетки. Было бы странным, если бы еврейского полицейского заботил комфорт отъезжающих в концлагерь. Однако Иновлоцкий сознательно врал и зачем-то пытался своим враньем чекистов прикрыть.
Поэтому, когда на следующий день Иновлоцкий вызвал меня на допрос, я с порога заявил, что никаких показаний давать не буду и не буду подписывать протокол. Есть показания или нет — его головная боль, не моя.
— И вообще, где мои вещи — вы же их обещали?
— Этот вопрос мы потом решим, Виктор Викторович, — пытался уйти в сторону Иновлоцкий.
Со злости я уперся и попросил не тратить времени и сразу отправить меня в камеру. Иновлоцкий пригрозил, что отказ от показаний мне «повредит и затянет дело».
— А куда мне торопиться, если я уже в тюрьме?
Иновлоцкий глядел в пол и ничего не ответил, на том мы и расстались.
Вернувшись в камеру, я рассмеялся — чем даже испугал моего молчаливого сокамерника. То be or not to be? Давать показания или не давать? Вот в чем вопрос. Вопрос решился легко, с плеч упала вся тяжесть выбора, пусть на чашу весов и легла какая-то невесомая пушинка — мыло, зубная щетка. Может быть, историки ошибаются, думая, что Цезарь перешел Рубикон, потому что хотел стать диктатором? Вдруг в Риме у него просто осталась зубная щетка?
Шестого декабря к концу подходили первые десять дней заключения. За это время я научился многим вещам, которые были совершенно необходимы человеку, жившему в конце двадцатого века. Колотить в дверь сапогом, угрожать перерезать себе вены, вытираться рубашкой, писать паленой спичкой на сигаретной обертке, спать в шапке и сапогах на голых досках. Мгновенно выработались зэковские привычки — и, когда мент повел меня заново снимать отпечатки пальцев, руки сложились за спиной уже автоматически.
Зачем нужно было делать это еще раз, объяснила женщина-криминалист. Оказалось, что при первом снятии мент переусердствовал в садизме, пытаясь свернуть мне пальцы, и те отпечатки не читались.
— Бог все видит, — прокомментировал это сосед, пожевывая «Беломор». Похоже, он, действительно, был христианин.
Вечером того же дня меня увезли на тюрьму — в СИЗО.