Оставалось только ждать обострения конфликта, что и произошло ровно на другой день.
Сидевшие в соседней камере малолетки сообщили, что через камеру в № 45 сидит Иван Извеков. Тот самый «террорист», который взорвал бомбу у бюста Устинова в 1978 году. Я попросил малолеток вызвать Извекова на решку поговорить. Однако разговора не получилось. Неожиданно Хромой начал бесноваться, заведомо громко орать, что нас обоих посадят в карцер, и наверняка у меня за спиной незаметно нажал кнопку вызова надзирателя. Надзиратель тут же появился и матом через кормушку со гнал меня вниз.
Через полчаса Хромого вызвали из камеры. Прошло еще некоторое время, и уже в совсем неслужебные часы вызвали меня — к начальнику оперчасти СИЗО майору Козлову.
Начальник оперчасти — или кум, как его называют на тюремном жаргоне — существо почти мистическое, имеющее в тюрьме не меньшую власть, чем сам начальник тюрьмы. В ГУЛАГе он выполняет ту же роль, что в государстве КГБ-ФСБ. Кум плетет сети агентуры, которая присутствует почти в каждой камере и с автоматичностью сенсоров доносит обо всем — чем занимаются зэки и о чем они говорят. Доносят не только на зэков, но и на надзирателей — когда те заводят с зэками слишком дружеские отношения либо начинают заниматься бизнесом, продавая зэкам табак и наркотики.
«Мистический» статус кума укрепляет система двойного подчинения. С одной стороны, кум — сотрудник МВД, отчитывается перед начальником тюрьмы и здесь же получает зарплату. С другой, кум отчитывается также и перед КГБ (ныне ФСБ). В его ответственности — следить за политическими разговорами и пресекать протесты в тюрьме. Иногда бывало, что отчаявшиеся от беспредела зэки вдруг начинали сочинять политические листовки и пытались поднять заключенных на бунт. Позднее я даже слышал про случай, когда зэки смогли раскидать листовки на воле — по дороге на следствие из воронка.
Внешне Козлов оказался довольно невзрачным маленьким человечком в фуражке. Как и большинству чекистов, ему гораздо больше подошел бы серый костюм мелкого клерка, чем униформа. С плотоядной ухмылкой он объявил, что за нарушение режима меня отправляют на пять суток в карцер. Сразу от Козлова, не заводя в камеру, надзиратель повел меня в подвал — в уже знакомый карцерный коридор.
Коридор был знакомым, но процедура — нет. Надзиратель первым делом заставил меня раздеться до трусов, после чего бросил тонкую зэковскую робу мышиного цвета, изрядно потрепанные хлопковые рубаху и кальсоны, на ноги — кирзовые тапочки. Засунув в них ноги, я тут же ощутил холод — холод стал кошмаром всех следующих дней.