В подполе одного из трех еще заметных домишек, зарывшись в мусор, натасканную ветошь, ветки и прочую дрянь, превращенную в гнездо, откладывала яйца випера. Випера давно перестала быть обычной гадюкой, превратившись в двухметровую и опаснейшую сволочь, умеющую убивать на расстоянии метко выброшенной слюной с растворенным ядом. Если же змея пользовалась зубами, то шансов выжить не имелось даже у матерых секачей-кабанов, порой имевших в холке больше полутора метров. Но сейчас випера судорожно растягивала пасть, бесшумно крича и выпуская наружу чересчур громадные яйца, рвущие мать и заставляющие её терять силы на потомство.
Поселок, умерший за последние полвека, на самом деле жил, пользуясь благосклонностью матери Ночи, любившей всех своих детей. Даже если те ничего, кроме постоянно забираемых жизней, не умели. Ночь не противилась, прекрасно помня миллионы своих отрезков, чернильно-черных или освещенных серебристой луной, отданных таким же убийцам. Ночь — не время для благих дел.
Голем, не ставший будить Белого, сидел на одиноко торчавшем тополе, нюхал воздух, слушал мертвую тишину и очень хотел сходить за кем-то из убийц. А лучше — за всеми, плохими и злыми, такими же, как все в лесу, где Голем вырос. Там, начав что-то понимать и подросши, громила убил всех. Здесь и сейчас, жалея свою новую семью, спящую в ночи, Голем старался себя успокоить и не будил Ежа. Белый не станет ругаться на Голема, разрешит спать весь день, Голем это знал. А Ёж с Бесом точно устали, пусть спят, Голем всех посторожит и не даст никому подкрасться. Здесь же Кошка, а Кошку Голем любил также сильно, как мятные пряники. Даже чуть-чуть больше.
Макс смотрел в бинокль на дымки, поднимающиеся впереди. Вчера вечером хорошо казалось храбриться и делать вид, что ему на все накласть. Стоя перед широкой и плоской равниной, баюкавшей на себе дома Масленки, больше такого в голову не приходило. В отличие от мыслей про нее.
Бросать женщин — нехорошо. Бросать женщин, любящих тебя — совсем плохо. Бросать женщин, владеющих одним из немногих нефтеперерабатывающих заводиков в округе — даже опасно. Если не сказать, что смертельно. Пусть даже Мэдмакс и никогда не был в любимчиках Масленки, не говоря о её постели. Он и ушел-то почти пацаном, нанявшись в караван, державший путь куда-то в сторону Черноземья. Не дошел, найденный Белым и едва вытащенный с того света? Случается. Дело в другом, дело в самом Мэдмаксе, не вернувшемся к ней, считавшей его своим.
— Люблю я тебя, бродяга. — Белый, довольный из-за почти полной ночи сна и злющий из-за Голема, подарившего сон и нарушившего приказ, стоял рядом. — Умеешь держать лицо в любой ситуации. Даже вот сейчас. Опасаешься мамочки, думаешь — разозлится?