Засекреченное будущее (Поляков) - страница 113

— Но все же Литературный институт готовил не совсем филологов.

— Литературный институт, если быть точным, готовил «литературных работников широкого профиля»: ты мог стать великим прозаиком (Юрий Бондарев) или поэтом (Николай Рубцов), а мог — мелким редактором и даже цензором. Такие случаи известны. Как во всяком творческом вузе в Литинституте была система семинаров, которые вели мастера — наставники, как крупные, так и не очень крупные писатели, а то и вообще не мастера. С ними студенты осваивали азы творчества. Самый лучший способ понять, что тебе не удается, — это выслушать разбор твоих текстов, как сверстниками, так и — в заключение — «гуру». Мозги сразу встают на место, хотя сначала от обиды хочется застрелиться.

Правда, набор в Литинститут был очень невелик, да и творческий конкурс огромен. Но мудрая советская власть создала в стране массу литературных кружков, объединений, студий, слушатели которых также проходили литературную подготовку, порой мало чем уступавшую Литинституту. Я окончил студию при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации, семинары у нас вели крупнейшие поэты и прозаики — Борис Слуцкий, Юрий Трифонов, Евгений Винокуров, Николай Старшинов, Александр Рекемчук, Вадим Сикорский… На наши семинары приходили даже студенты Литинститута и говорили, что у нас разборы и даже разборки интереснее, полезнее, чем у них на Твербуле. Эта литстудия стала для меня настоящей школой молодого литературного бойца. Дала мне очень многое.

— А почему после школы вы поступили в пединститут?

— Я хотел поступать в МГУ, но умные люди и, прежде всего, моя учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина, которая меня опекала и помогала во всем, предупредили: «Юра, это для тебя нереально, в МГУ все решают только связи и национальные симпатии». Думаю, она была права. И я подал документы в педагогический, о чем нисколько не жалею.

— О педагогической карьере вообще не думали?

— Отчего же не думал? Наоборот, я собирался преподавать, занимаясь параллельно наукой. Семью-то надо содержать. У меня никогда не было безоглядной веры в свой «сверхталант» — ощущения избранности, которое есть у большинства молодых писателей и которое их чаще всего и губит, потому что они не могут объективно оценить свой дар. Представляете, перерыть целый остров и выяснить, что сокровищ тут никогда не было! Увы, заложниками этой завышенной самооценки становятся близкие люди: жены, родители, дети…

Я же к своей литературной будущности относился с осторожностью и думал: «Ну, получится — получится, а не получится — значит, не получится». Я занимался наукой, сначала Брюсовым, по которому защитил диплом, а затем собирался писать кандидатскую в аспирантуре. Но так получилось, что в очную аспирантуру меня не взяли, не было связей. Я пошел в армию. Спасибо судьбе за это!