— Конечно, я оптимист, если продолжаю сочинять книжки, когда до меня столько написано и такими гигантами!
— Либералы под свободой понимают свое доминирование в информационном пространстве. Если моя точка зрения доминирует — это свобода. А если я могу то же самое писать, вещать, утверждать, но не доминирую, — это уже никакая несвобода. Или все будет, как я хочу, или «прощай немытая Россия»! Так думает либерал. Я же свободу воспринимаю по-другому. Меня никто не ограничивает — только мое собственное понимание того, что такое хорошо, а что такое плохо. Я ощущаю ответственность за «выпущенное» слово, за то, как оно отзовется. И если моя точка зрения не доминирует здесь и сейчас, это вовсе не означает, что нужно проклясть и покинуть страну. Моя точка зрения в 1990-е годы была не только не доминирующей, а почти маргинальной. Мои статьи про патриотизм во времена воинствующего космополитизма воспринимались как что-то ненормальное. И что? Теперь моя точка зрения стала официозом, более того, к ней примазались такие прохиндеи и «волкогоны», что иногда тошно. И что? Переживем. Чувство родины — важнейшая, если не главная, составляющая часть художественного дара.
— А вам самому никогда не хотелось сняться в кино по вашим сценариями или сыграть в спектаклях по вашим пьесам?
— Нет! Никогда! Хотя режиссеры уговорили меня дважды сыграть в эпизодах. Я сыграл пьяного писателя с одной репликой в экранизации «Козленка в молоке» у Кирилла Мозгалевского. А также роль телеведущего с двумя репликами в экранизации «Апофегея» у Станислава Митина. Но театр… Упаси Бог! Мне периодически снятся два сна. Один: меня снова забирают в армию. А другой: я почему-то играю в спектакле, выхожу на сцену как артист и понимаю, что не помню ни одного слова из роли. Мне шепчут из-за кулис: «Ты что, обалдел!? Говори хоть что-нибудь!» А я не могу выдавить из себя ни звука! Нет, быть актером, играть в кино или в театре, даже в своей пьесе, никогда не хотелось. Хотя в детстве я и ходил в театральный кружок! Но это другая профессия. Пусть на сцену выходят профессионалы и произносят наизусть слова, которые сочинил для них я. Это ли не счастье?
В качестве послесловия к беседе, прозвучавшей на радио, а потом появившейся на сайте КП, хочу добавить любопытный эпизод, который, думаю, особенно заинтересует читателей этой книги теперь, после внезапной смерти Юлии Норкиной. Часовой разговор в прямом эфире несколько раз прерывался довольно продолжительными рекламными паузами, во время них мы оставались в студии и при отключенных микрофонах пили чай и говорили на разные темы.