Борис Викторович проявил твердолобость. Поделиться бы с ним всеми здравыми мыслями, да не судьба. Только я начал, как Премьер велел заткнуть фонтан и обвинил в фиглярстве.
Начальство наверняка знало героев современных российских авторов вроде Дроздова и Аббакумова. Дроздов отправлял героев в том числе в особо альтернативную царскую Россию без Петра I и заодно в семидесятые годы, где герой-писатель, вернувшись в молодость, приступил к успешной карьере (воровал не только у самого себя, но и у Роулинг). Аббакумов придумал целую альтисторию без революций и освоения космоса, но с крепостным правом в наше время. Разве Борису Викторовичу всё это расскажешь? Непременно ответит, что он не клоун. Пусть говорит, всё равно рыльце в пуху.
Культура примыкала к истории техники. Шеф удивил меня полётом мысли.
— Хочешь удивляйся, хочешь не удивляйся, но моими стараниями вся страна узнала Крякутного. В начале века его и упомянули впервые, ты не знал? Я просто закрепил начатое.
— Боря, не шути. Все знают, что рукопись поддельная.
— Я серьёзен как никогда. Разве ты не желаешь успехов в патриотическом воспитании? Чтобы лучше закрепить, народ познакомили с песней из XVIII века моего авторства. Дай граммофон подготовлю.
Борис не шутил. Из старинного устройства полился гимн российскому достижению.
Я Крякутной, я Крякутной,
Поговорил бы кто со мной.
И суть в моей церквушке
Пиявицы лягушки.
Фу, какая гадь-ста!
Эх, жизнь моя крестьянка
Под крепостницким гнётом,
Живу аки поганка.
А мне летать, а мне летать, а мне летать охота.
Я Крякутной, я Крякутной,
Весь люд не знается со мной.
Внутри мя есть дымище,
Горю я на кострище.
Обрыдло!
Эх, жизнь моя крестьянка
Под крепостницким гнётом,
Живу аки поганка.
А мне летать, а мне летать, а мне летать охота.
— Неплохо бы навести порядок в законе об информации, чтобы она не причиняла вред, — продолжал Борис Викторович. — Мы вместе с Его величеством определились, что книги из двадцатого века не стоит читать слишком рано. Те книги, в которых описано своё время, а не царское. Каждой книге выставлен свой год. На практике царит путаница. У одного и того же разный год, а бывает, что не в разное время указывают разный год, а одновременно. Ограничусь одним ярким примером. С какого года можно читать «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»? На первый взгляд, однозначно: рейтинг 1927+ и 1930+. Взгляни-ка на альтернативное мнение: у Остапа Бендера рейтинг 1917+. Улавливаешь?
— Нет. В семнадцатом году едва только революция началась, Гражданская война, СССР и НЭПа не было. Зачем им в 1917 году Бендер? Не поймут.