Обращаюсь к вам, дорогие мои соратники по социалистической партии. Ваш бывший предводитель против воли передал руководство коллегам, сам же на долгие годы завяз в другой исторической и социальной среде. В грядущем веке, где поблизости нет друзей и членов семьи, и где никто не назовёт ни по имени-отчеству, ни просто Володей. Трудно сказать, обратил ли бы я внимание на незнакомых особ, не упомяни они фамилию Надежды Константиновны, моей соратницы в деле революции, ставшей для меня той, кем была Перовская для Желябова.
По сути, в новой эре автора этих строк (точнее, двойника из местного прошлого) вознесли на пьедестал истории. Например, дали имя лампе накаливания, чьему повсеместному применению страна обязана моему верному другу товарищу Кржижановскому. Но он остался в привычном мире. Один из новых обитателей гетто, на моё счастье, был с ним хорошо знаком и передал всем нашей братии песню «Вихри враждебные веют над нами» с верными словами «Марш, марш вперёд, рабочий народ». Позже соратник исполнил другую песню, на сей раз собственного сочинения:
В центре площади Дворцовой,
Где травинки не растёт,
Жил монарх. Преступник, словом.
Откровенный живоглот.
Поглощал он что попало,
Просто выбился из сил.
И в деревню он в отставку,
Где вороны дразнят шавку,
Отдыхать отправлен был.
Тридцать три вороны,
Тридцать три вороны,
Тридцать три вороны,
Дрогнула рука.
Тридцать три вороны,
Кончились патроны,
Как еда в лачуге бедняка.
Тридцать три вороны,
Кончились патроны,
Как еда в лачуге бедняка.
Судя по некоторым строкам, песню сочинил ревизионист наподобие Бернштейна, Зюганова и Кусковой. Марксист отправил бы монарха не в отставку, а на расстрел. Для сравнения, второй сожитель по гетто отметился в кулинарии и угощал нас коктейлем из водки и томатного сока «Кровавый Ники». Независимо от названия лично я предпочёл бы пиво.
Творчеству здешних авторов до идеала далековато. Сходил я на правах гостя в местную библиотеку имени городничего, чтобы познакомиться с трудами по политологии времён царя Бориса (не Годунова, а предшественника нынешнего). Изящная словесность отвлекала от цели визита. Вы, товарищи, не поверите, но в одном уголовном романе (а то и в двух) меня сделали главным героем. По мнению авторов, во время проживания в Кокушкино я раскрывал убийство. Другой автор написал книжку о том, как в меня вселился уроженец будущего и под моим именем пошёл другим путём. Не знаю, стоило ли горевать из-за недостатка сведений, но сам я познакомиться с опусами не смог. Стоило библиотекарю почуять интерес, как последовал ехидный вопрос: «Вы, батенька, революционер?». Пришлось покинуть библиотеку с невинным выражением лица.