В изнеможении от переполнявших его мыслей и чувств, Керенский откинулся на подушку. Он не обратил никакого внимания на сестру милосердия, смотревшую на него удивлённо-испуганным взглядом.
«Но смогу ли я? И как же быть с интересами англичан и французов? А ещё есть и немцы, и американцы со своими шкурными интересами. Межвоенное время настоящий клубок со змеями!»
Керенский не был сильным любителем истории, но уж всей этой европейской братии навидался сполна и на работе. Эти холодные, словно приклеенные к лицу, улыбки и жёсткие равнодушные взгляды европейских коллег говорили сами за себя. Они уже давно считали себя хозяевами страны, в которой он родился и вырос, но не афишировали это. Они действовали опосредованно, но, правильно говорят, что «мягко стелет, да жестко спать».
Иностранцам принадлежали многие компании или контрольные пакеты государствообразующих предприятий. А там, где формально не принимали участие европейцы, были люди, которым позволили стать «Великими» коммерсантами в эпоху приватизации.
У этих товарищей все деньги лежали в европейских банках, у них были виллы, дома, огромные участки в Италии, Испании или на каких-нибудь уютных тропических островах. Дети учились в закрытых интернатах Великобритании, делали бизнес в европейских странах, а то и просто гоняли на иномарках, периодически давя под колесами русских ванек.
Высшие чины Родины Александра играли в интересную игру — независимость России. Они пыжились и отстаивали свою мнимую компетентность. На деле же всё было гораздо сложнее и гораздо проще. Никто из них и никогда по собственной воле не готов был отказаться от комфорта и денег, и лишиться всего ради интересов какой-то там Родины. Времена Фиделя Кастро давно прошли, и теперь миром окончательно правил холодный расчёт и здравый рассудок.
Алекс Кей что-то изменить был не в силах и потому подстраивался под новую конъюнктуру как мог. Так легче жить. Кто не смог, того давно выкинули из мира больших денег, и они влачили жалкое существование, трудясь обыкновенными бухгалтерами или менеджерами. Александр дураком себя не считал, и прекрасно видел, что происходит вокруг, а также какими способами достигается.
Сейчас у него было послезнание. И это тот козырь, который ляжет на стол в самом начале игры. Ляжет и будет там лежать до тех пор, пока не окажется бит, или пока не появятся совсем другие карты. И он готов был играть любой колодой, хоть старой, хоть рваной, хоть неоднократно битой. Блефовать, идти ва-банк, подстраиваться и принуждать, обманывать и подставлять, шантажировать и вымогать. Разрабатывать разные комбинации всего вышеперечисленного, в общем, жить той жизнью, которой он до этого и жил.