В баре смердело, вонь тухлятины и пота мешалась со смрадом скверной выпивки и мяса, приготовленного без приправ. Публика здесь собралась самого гнусного сорта: грязные обрюзгшие мужики, стучащие кружками по столам, грязные, расплывшиеся, вульгарные бабы. Все с отвращением посматривали на паяца.
Тот не обращал внимания.
Он уже с час дремал над третьей своей кружкой пива. Тряпки уже понемногу протекали, что не нравилось обслуге. Впрочем, никто это паяцу не ставил на вид. Паяц очень любил подобные старые, верные традициям бары. Чувствовал себя в них как дома.
Но этот голос за плечами… эх, надо поосторожней.
– Дунтель…
– Бомол, знаешь, что мне в тебе нравится? Ведь ты практически весь исполняешь меня отвращением. Но одно в тебе я по-настоящему обожаю.
– Удивительно. Тебе и вправду что-то во мне нравится?
– В твоем обществе не обязательно быть вежливым. Знаешь, сколько труда мне зачастую стоит вежливость? А такой стервятник, как ты, не стоит усилий, – сообщил Дунтель.
– Ну так поговорим как стервятник со стервятником.
Дунтель уселся рядом с паяцем. В своем безукоризненно белом облачении совершенно не вписывался в обстановку. Щуплый, почти истощенный, с бледным лицом, он казался больным.
Он переставил кувшин, чтобы лучше видеть паяца. Удар глиняного дна о доски стола с неожиданной гулкостью разнесся в повисшей тишине. Все разговоры в корчме затихли, люди замерли.
– Покажи-ка, с собой ли у тебя полное благородных замыслов сердце, – велел Дунтель, наклонился и ударил в грудь паяцу так проворно, что Бомол не успел среагировать. – Ах пусто! Значит, ты вышел на охоту. Но где, в Нижнем Арголане? Без птичьих сплетен?
– Держи лапы подальше, а то отсеку.
– Ох, Бомол, так за кем ты таскаешься? Мне показалось, чуть я отвернусь – и ты за спиной.
– Я не за тобой таскаюсь. Какое твое дело?
– Большое.
– А, так ты отыскал приятеля и не хочешь, чтобы тот лишился головы, – заключил паяц.
– Паяц, никто не заслужил того, чтобы оказаться в твоих лапах.
Задетый за живое Бомол скривился. Конечно, он паяц. Тут ничего не поделаешь. Но когда тебя называют так другие, очень обидно.
– Дунтель, а ты кто? Птицы много говорят, но не о тебе. Они боятся тебя. Почему? Я о тебе мало знаю, и это меня злит.
– Но ведь ты меня знаешь.
– Я знаю то и се, обрывки, – сказал Бомол. – Что птицы принесут, то и знаю. Но этого же мало.
Вокруг по-прежнему висело молчание. Но Дунтель, казалось, совершенно не обращал на это внимания, а Бомол, если уж на то пошло, еще меньше.
Наконец поднялся мужчина с седеющими волосами, заплетенными в две косы. Заскрипела кожа доспехов, заскрежетали костяные пластины. Мужчина был тяжело вооружен, и не спускал глаз с Дунтеля.