Через пять минут полицайпрезидента Клейбёмера, занимавшего квартиру на первом этаже здания, двумя этажами выше арестантских камер, разбудили какие-то крики во дворе. Он отворил окно и увидел среди густых хлопьев снега изможденного полуголого полицейского, заявление об отпуске которого он недавно подписывал. Полицейский посмотрел на него ясным взглядом и крикнул: «Что не убьет меня, то меня сделает сильнее». Шеф полиции решил, что ему что-то приснилось среди кружащейся дымки, вернулся в постель, занял место рядом с корпулентной супругой и продолжал спать сном праведника. На следующий день на его стол попало заявление. Гауптвахтмистр Эберхард Мок просил разрешения на досрочное возвращение из отпуска по болезни, а также на дальнейшее проживание в камере. Клейбёмер позвонил начальнику Мока, криминальному советнику Йозефу Ильсхаймеру, и спросил его мнение. Оно была положительным, и полицайпрезидент с некоторым колебанием принял прошение Мока, отметив, что делает это по выраженной просьбе его начальника.
С тех пор прошло почти четыре года, а в жизни и в фигуре Мока произошли значительные перемены. Он переехал обратно в квартиру на Плессерштрассе, питье выходило у него из-под контроля только раз в месяц, потому что такую частоту он назначил себе и хранил ее раболепно, а его силуэт становился все более и более представительным и презентабельным, о чем сильно напоминали ему сегодня давившие пуговицы брюк, сделанных несколько лет назад.
Мок, переведя дыхание, двинулся в сторону отеля «Германия», чтобы проверить номер на нем. Оказалось, что это было Гартенштрассе, 101. Поэтому он находился на соответствующей стороне этой самой представительной улицы Бреслау. Он двинулся на запад и быстро отыскал взглядом дом, снабженный номером 77. Он шел очень медленно и сам перед собой делал вид, что струйки пота, которые его заливали, не имеют ничего общего с острой болью в животе, стиснутом безжалостным объятием. Когда он уже дошел до подъезда, боль вдруг утихла, а по раскаленному солнцем тротуару что-то покатилось. Костяная пуговица. Но есть еще пуговицы на ширинке, подумал он, они не дадут упасть брюкам. Он нагнулся, чтобы поднять оторванную пуговицу, и тут произошло то, что должно было произойти. Брюки, которые в промозглой сторожке Бухрака успели уже испортиться, треснули. Они расползлись по шву и начали сползать, обнажая не менее обтягивающие кальсоны. Мок крепко схватил в горсть порванную ткань и огляделся вокруг. Ни один из пассажиров проходящего трамвая не смотрел ни на что другое, только на Мока, барахтающегося с рваными брюками, две молодые женщины, выходящие из магазина с пластинками, заливисто рассмеялись и показывали его друг другу пальцами, а бой отеля «