Показал бармену записи и вернулся к своему столику. А там уже сидела костлявая женщина с ярко-красными щеками и угощалась его недопитым пивом. Попельский смотрел на нее и какую-то минутку размышлял, чем вызван цвет ее лица: румянами или, может, чахоткой. К столику подошел разгневанный официант и замахнулся на женщину.
— А ну вон отсюда, старая римунда![72] — гаркнул на нее.
— Дайте покой, пан старший, — медленно проговорил Попельский. — Может, она как раз глисты заливает?
Было почти десять, когда Попельский зашел в дом Рогатина. Администратор Леон Гисс, что сидел в своей застекленной конторке, едва взглянул на комиссара и снова склонился над столом. Можно было подумать, что полицейский ему вполне безразличен. Однако густой багровый румянец, который залил лицо администратора, свидетельствовал о том, что Попельский вызывал у Гисса больше эмоций, чем лоснящаяся жирная муха, которая жужжала в конторе.
Комиссар поднялся на третий этаж и постучал в дверь квартиры, где Рита должна прожить еще неделю. Рита немедленно открыла, как будто ждала отца. Ее лицо пахло розовым кремом, а густые черные волосы рассыпались по бархатном воротнике стеганого халата. Она, очевидно, укладывалась на покой.
— Заходите, папочка. — Дочь чмокнула его в щеку: — Выпьете кофе или чаю?
— Не хлопочи, дорогуша. — Отец повесил в прихожей плащ и шляпу, а потом зашел в гостиную. — У тебя и так куча работы, потому что ты без служанки. Но это ненадолго…
Он удобно устроился в кресле и закурил. Не угощал Риту, хотя и знал, что она курит. Вид дочери с сигаретой был для него невыносимым. Попельскому казалось, что она это понимает, потому что при нем никогда не демонстрировала пагубной привычки.
— Угостите меня, папочка? — на этот раз его предположения не оправдались.
Рита протянула руку к портсигару. Попельский отрицательно покачал головой. Он не узнавал собственную дочь. Наклонился к ней и принюхался. Но запаха алкоголя не почувствовал. В гостиной царил беспорядок. На столе оставались две чашки — одна с черными подтеками кофе, вторая — облеплена засохшими чайными листьями. В последней торчал окурок. Рита никогда не заливала кипятком чая в чашке и никогда не использовала ее вместо пепельницы. Откуда это разгильдяйство? На полу валялись номера «Модной дамы». Бежевый ковер портило коричневое пятно.
Когда Рита была ребенком, она тщательно складывала свою одежду и клала его стопкой в шкафу, сортируя по цветам. Если вещи были одноцветные, то решающим становился оттенок. Сейчас, превратившись в молодую женщину, она сидела посреди кавардака, между раскиданных газет и окурков. Попельский не узнавал дочь.