Он выпил полрюмки, наколол сардельку на вилку и с легким хрустом разгрыз ее кожуру. К желудку поплыла приятная жгучая жидкость, а сразу за ней — душистый сардельковый сок. Комиссар аж покраснел от удовольствия. Откусил кусок сыра, и освежающий аромат тмина наполнил ему рот. Тогда к нему подошел низкий официант с жесткими усами, подкрашенными черной краской.
— Уважаемый пан кумисар, — кельнер склонился над Попельским. — Кое-кто попросил меня передать, чтобы вы через пять минут спустились в погреб за баром. Я очень прошу прощения, но кто-то мне сказал и говорил, что пан кумисар очень ласковый…
Попельский дал ему десять грошей и показал, что тот может идти. В течение пяти минут выпил водку, съел сыр и сардельку, выпил полкружки пива, вытер губы и направился к бару.
— Где дверь в погреб? — спросил у бармена, чувствуя, что водка сильно его разогрела.
— А туточки, туточки, — показал тот на массивную, закрытую на засов, крышку в полу.
Комиссар поднял крышку и взглянул вниз. В темноте ничего не мог разглядеть. Бармен стоял и выжидательно смотрел на него. Открытая крышка мешала ему работать.
— Закрой за мной! — бросил Попельский и спустился по крутой лестнице. За ним раздался скрежет засова.
— Вы не бойтесь, — послышалось из темноты. — Как закончим, то надо постучать и откроют. Я выйду другой дорогой. А теперь будем тут во темноте болтать.
В погребе прохладе царила мягкая, бархатная темнота. Пахло квашеной капустой и пивом. Попельский поискал руками вокруг себя. Нащупал бочку. Оперся локтем на ее окованный край.
— Полгода назад кто-то на Клепарове засмитрав[71] у пьяницы документы на имя Марцелия Вилька, — начал комиссар. — Повторяю еще раз. Марцелий Вильк. Мне надо найти этого вора. Не для того, чтобы его посадить. Нет. Ничего ему не сделаю, он мне не нужен…
— И вас интересует тот, что купил, а? — послышался голос вблизи.
— Да. Тот, что купил, убил ребенка. Это преступник…
— Да он мою тещу мог убить. — Собеседник Попельского издевательски захохотал. — Меня важно, что пан пулицай пришел от Эдзё. Оставьте бармену телефон. До послезавтра будет пан пулицай знать.
В темноте раздались шаги, что удалялись.
— Пан Мордатый! — крикнул Попельский. — А так, из любопытства, что это такое «глиста»?
— То так балакала дочка Эдзё, — послышалось издалека. — На гусеницу говорила, что то есть глиста.
— Она так говорила, когда была маленькой?
— И тогда, и теперь. — Голос был едва слышным. — Как пьет, то все балакает, что «глисты заливает».
Где-то далеко хлопнула какая-то дверь, и все смолкло. Попельский посветил зажигалкой и поднялся по лестнице. Ударил кулаком по дверке, которая отворилась лишь через минуту. Полицейский вышел, вытащил из кармана карандаш, помусолил его, стал на колени и написал на перекладине дверки три номера своих телефонов: домашний, служебный и Риты.