Когда на просьбу Попельского все вышли из комнаты, Кичалес подошел к комиссару, взял его за руку и низко склонил голову.
— Простите, — проговорил он. — Я должен был вас ударить, а теперь пришел и прошу прощения. Простите мне, пан кумисар.
— Может, я вас и прощу, пан Кичалес. — Попельский приподнялся на постели, несмотря на сильную головную боль и головокружение. — А может, нет… Но сперва я должен услышать ответ на три вопроса. Первый: как вы нашли Малецкого? И почему вы на меня напали? Это — второй.
— А третий вопрос?
— Дадите мне сигарету?
Когда оба закурили, Кичалес сел в кресло. Говорил, и с каждым его словом из уст вылетали маленькие облачка дыма.
— Знаете что, пан кумисар? Хотите услышать, как можно быстрее всего поймать какого-то бандита во Львове?
— Вы меня не спрашивайте, а говорите!
— Идти за вами, шаг за шагом, а вы проводите до бандита. Я так и сделал. И поймал бандита, сукина сына сына Малецкого.
— Наша договоренность, — со злостью засопел Попельский, — была несколько иной. Вы его ловите? Ладно. Но потом отдаете его мне! А тут вы соглашения не соблюли! Да еще и мне по голове врезали! Хорошо, что ты меня не убил, Кичалес!
— Еще раз простите, — король бандитов склонил голову. — Договоренность была, рыхтык[29]. Или вы уходите из полиции. Все газеты об этом кричали, а потом написали, что вы остаетесь. Я сам не знал, что об этом думать, пан кумисар. Ну, так как вы уйдете, то ничего из нашего соглашения! Кто сдержит ваше слово, как не вы сами?
— Тогда почему вы ничего мне не сказали про ваши сомнения во время разговора в Винниках? — рявкнул разъяренно Попельский.
— Кое-кто из пулиции дал мне больше, чем вы, — медленно проговорил Кичалес. — Кое-кто дал мне два года. Два года спокойствия. Вы — только год. А то кое-кто наверняка с пулиции не уйдет. Если я человек чести…
— Молчи, Кичалес! Ты обычный воришка и ждешь, чтобы кто-то дал тебе больше… Так ты держишь слово? Думаешь, что обо всем можно торговаться? Интересно, а свою любовницу тоже когда-нибудь выставишь на продажу?
Попельский вскочил с кровати на ноги. И вдруг почувствовал, будто его голову сжали в тисках. Нажим был такой сильный, что перед глазами замелькали какие-то оранжевые пятна. Сел на кровати. Открыл рот и выдавил из себя: «Молчи, пархатый!», а потом упал на подушки и закрыл глаза.
Кичалес нервно огляделся по комнате. Заметил на тумбочке отрезвляющую соль. Открыл бутылочку, брезгливо покачал головой и подсунул ее Попельскому под нос. Тот резко дернулся и открыл глаза. Кичалес вытащил сбрызнутый духами носовой платок, вытер им пот с комиссаровой головы и озабоченно посмотрел на него. Потом сел на кровати и крепко схватил руку больного.