— Параграф шестнадцатый, — буркнул Попельский, — инструкции для Государственной Полиции. Вижу, что вы разбираетесь не только в медицине. Но, но! Где ваши хорошие манеры, доктор? Не видите, что занято? — Пидгирный вошел без слова в уборную и закрыл дверь на крючок. Он смотрел на Попельского внимательно. В пальцах мял папиросу. Его лицо было напряженным, и было видно ясно, что игривое настроение — только кажущееся. — Если вы и дальше будет молчать, доктор, — в Попельском поднимался гнев, — то я нарушу параграф девятый, который гласит, что я должен воздержаться от слов неприличных и непристойных.
— Комиссар Заремба рассказал мне, где вы. — Пидгирный сунул в рот папиросу. — Я не хотел вас беспокоить в ситуации романтической…
— В сортире менее романтично — прорычал Попельский. — Слушаю вас!
— Вчера вечером я солгал вам. — Неприкуренная папироса двигалась во рту доктора. — Я не был ни у какого раненого рабочего. Я был в квартире, где Ханас держит вашу дочь и двоюродную сестру. Рита больна. Высокая температура, озноб. Простуда. Не беспокойтесь, — он поднял руку в успокаивающим жесте, — она под моей опекой… — Попельский молчал и смотрел интенсивно на доктора. — Не хочет лежать в постели, — говорил тихо Пидгирный. — Очень раздражена, плачет и постоянно ссорится с тетей.
— А Леокадия? — прохрипел комиссар.
— Ну… — Пидгирный поглаживал себя по спине. — Да, неподвижна, как будто окаменела.
Попельский наклонился над умывальником, сложил руки, набрал в них воды и эту импровизированную миску поднял над головой. Ручейки потекли по лысине, шее и лицу.
— Адрес этой квартиры, — прошептал он. — Немедленно! Адрес!
— Мой сын Иван-младший, — Пидгирный также шептал, — окончил юридический факультет в Варшаве. Выродился. Теперь он носит имя Ян Подгурный. Смеется над стихами Шевченко, которые я ему читал над колыбелью. Но я дальше его люблю. Вчера он мне звонил. Некоторое время мы разговорили. Он был не в себе, странно кашлял. Когда я прямо спросил его, зачем он звонит, не будучи разговорчив, отдал трубку Йозефу Ханасoву. Брат Зигмунта Ханаса сказал мне, что сделает с моим сыном, если я не сохраню молчание. Итак, на ваш вопрос про адрес я отвечу вам: я не хочу, чтобы Йозеф Ханас выбил моему сыну следующие зубы.
— Тогда зачем вы сюда пришли? — у Попельскому расширились ноздри. — Зачем вы меня искали? Чтобы мне сказать, что под влиянием шантажа кровь умываете руки?
— Не только за этим. — Пидгирный достал из большого портфеля заполненный наполовину листок, вручил его Попельскому и вышел.