Когда он выходил, взглянул на висящий у двери обрамленный в рамку неумелый детский рисунок. Улыбающееся солнце касалось на нем своими лучами высокую фигуру в белом халате. У ног этой фигуры стоял маленький человечек, наверное ребенок, с букетом цветов. «Любимому Доктору за Его доброе сердце, — Сташек Микуловский с семьей» — гласили каракули, написанные рукой ребенка, который еще не освоил каллиграфии.
Попельский остановился перед изображением. Снова потер опухшие от бессонницы глаза. Собственная подозрительность в отношении доктора наполнила его горечью, жгучим стыдом. Уже не должен ее в себе вызывать, чтобы не потерять воображаемого инстинкта следователя. Теперь он должен остаться добродушным для веселого, ласкового доктора, который вылечил какого-то Сташека. Он повернулся к врачу и усмехнулся криво.
— И тем не менее я бы попросил пана доктора о экземпляре того доклада о музыкотерапии, — выдавил он. — Это очень интересно… Хотя я не знаю французского, но кто-нибудь мне это переведет…
— Не нужен переводчик. — Доктор протянул в его сторону подшивку. — Вот немного сокращенная польская версия из «Польского врача». Прошу!
Попельский получил экземпляр и через некоторое время ее перелистывал. Врач посмотрел на него внимательно.
— Наши инстинкты коренятся в древнейших эволюционно, а следовательно, в животных, частях нашего мозга, — медленно сказал доктор. — Они существуют для того, чтобы нас защитить от зла… — Попельский почувствовал холодный пот на спине. — Понимаете, комиссар, о чем я говорю? — «Вторгся в мой разум?» — Попельский хотел спросить, но только отрицательно покачал головой. — Элзуню ничего не защитило, — сказал он с грустью психиатр. — Не все ее инстинкты исправны так, как ваши или мои…
Попельский надел шляпу и покинул кабинет. Ошибся и, вместо того чтобы выйти из здания, вошел на первый этаж через полуоткрытую дверь. Больные теснились в узком коридорчике и смотрели на него с интересом. Попельский как будто их не видел.
— Ты думаешь, коновал, что ускользнул из моего списка подозреваемых? — сказал он громко и засмеялся хрипло.
Затем он посмотрел на экземпляр статьи, которую невольно распростер на подоконнике. «Музыкотерапия для детей с задержкой, — прочитал он. — Резюме доклада, составленного в парижской больнице Salpêtrière 10 июня 1933 года».
Мой искаженный инстинкт, — подумал в один момент, — разладился, как подкрученный динамик. В ужасном поступке я подозреваю выдающегося врача, друга маленьких детей. А он, как опытный психиатр, увидел меня насквозь и преподнес мне свое алиби. Произносящий доклад в Париже 10 июня не мог утром 11 июня похитить Элзуню во львовском Стрыйском парке.