– Ступайте с Богом! – крикнул он громко и помахал обеими руками.
Первые лучи нового солнца [27] очертили все вокруг черным и золотым. Он покосился на клещевого оленя, с чьих костей все еще свисали скудные лохмотья мяса, и подумал, что можно бы расщепить их и извлечь мозг. Полушутя он произнес, обращаясь к останкам:
– Доброго вам утра в месте обильной пищи.
И ел, пока не явились муравьи.
Часом позже, прочищая межзубные промежутки ногтем, он вспомнил свой сон предыдущей ночью. Старый Мудрец, как ему показалось, мог бы истолковать это видение. Он пожалел, что не обратился с такой просьбой. Если поспать сейчас, при дневном свете, едва ли приснится что-то путное, но он устал и озяб. Он растянулся на солнышке. Неподалеку проходила какая-то женщина, и очертания спины показались ему смутно знакомыми. Он встал и пошел за ней. Он шел быстрее этой женщины. Вскоре он увидел ее четче и узнал свою мать, но, попытавшись приветствовать ее, обнаружил, что не может этого сделать. И тут же – это он-то, который ни разу не терял равновесия! – споткнулся о камень. Он замахал руками, пытаясь удержаться от падения, все его тело затряслось, и он понял, что сидит один, неподвижно, весь в поту от солнечного жара.
Он поднялся, продолжая дрожать мелкой дрожью, и стал соскребать песок, приставший к ладоням, подошвам и спине. Глупость. Нет смысла спать днем – его дух оставит тело и отправится странствовать, и если жрец явится к нему во сне, никого не будет в теле, чтобы принять его. Может статься, что такая беспечность разгневает жреца, и он оставит его, чтобы никогда больше не удостоить своим вниманием. Следует либо вернуться в пещеру и снова попытать счастья, либо признать провал и отступиться. А это будет невыносимо. Значит, он вернется в ущелье. Но не с пустыми руками.
Ложного фазана, которого он принес в первый раз, оказалось недостаточно. Это могло произойти оттого, что жрец по тем или иным причинам не был к нему расположен. Но – и эта мысль принесла ему некоторое удовлетворение, – столь же вероятно, что ложный фазан не слишком соответствовал величию момента откровения. Возможно, что клещевой олень, если ему посчастливится отыскать второго, удовлетворит чаяния. Он пришел с севера. Пойти сейчас на восток – значит пересечь то самое ущелье бурлящей воды, вдоль которого он уже брел, отправиться на запад – означает углубиться в безводную каменистую глушь, примыкающую к пылающим горам. Он пошел на юг.
Высота понемногу увеличивалась. Растительности и так было не очень много, а теперь она и вовсе повывелась. Серые скалы сменились красными. После полудня неустанная ходьба вывела его на вершину хребта. И там он увидел то, что лишь дважды дотоле доводилось ему видеть за свою жизнь: крошечную изобилующую водой долину, оазис посреди высокогорной пустыни, где сохранилось довольно почвы, чтобы дать жизнь настоящей траве, нескольким породам диких цветов и дереву.