Я вжимаю пятки в бока саврасого, направляя его в реку, и одновременно слежу за беспомощным комком, кружащимся в середине реки. Я уже начинаю бояться, что не успею вовремя добраться до ребенка, но течение ослабевает, и его несет прямо ко мне. Я спрыгиваю с коня, кидаюсь к малышке, выхватываю ее из воды и прижимаю к себе. Саврасый начинает плыть, а я нащупываю ногами дно и отпускаю повод, чтобы конь вернулся на берег, пока я борюсь с течением. Малышка не плачет. Она совсем голенькая – то ли упала в воду без всего, то ли река унесла пеленку, – а ее ручки и ножки не двигаются. Она крупнее Ульфа, старше, крепче, но все равно такая маленькая и скользкая, что я боюсь выронить ее обратно в воду. Я кладу ее животом себе на плечо и начинаю постукивать по спине одной рукой, а другой придерживаю ножки, стараясь не потерять равновесие по пути к берегу. Несколько мужчин уже бегут ко мне. Мать еще не выбралась из воды, хотя она уже почти у берега. Я опускаюсь на колени, кладу малышку на песок и переворачиваю на бок, продолжая похлопывать ее по спине. Внезапно из посиневших губ выливается вода. Девочка тут же начинает кричать и отбиваться, размахивая ручками и ножками. Я подхватываю ее, укладываю животом поперек своей руки и еще немного стучу по спинке.
Когда первый из мужчин добегает до меня – его волосы развеваются, а штаны и мокасины насквозь мокрые, – я встаю и протягиваю ему разъяренную девочку. Тот забирает ее, осматривает и передает подоспевшему старику. Я показываю жест, означающий «хорошо», и мужчина кивает, повторяя тот же знак.
– Атт, – говорит он, и я узнаю это слово: «Хорошо».
Через несколько секунд до нас добегает мать, запыхавшаяся, вся в слезах, с пустой намокшей сумкой за спиной, и хватает плачущую дочь. Она благодарит меня, покачивая малышку и прижимая к груди, успокаивая не только ее, но и себя. Женщина все еще плачет, и слова, срывающиеся с ее губ, звучат неразборчиво, но я вдруг осознаю, что не просто понимаю ее. Я ее знаю.
– Ана? – ошарашенно выдыхаю я.
Та поднимает взгляд, словно пелена эмоций вдруг спала, и замолкает на полуслове.
– Джон Лоури? – спрашивает она, потирая глаза, как будто не верит тому, что видит. – Джон Лоури? – Ана произносит мое имя точно так же, как Дженни, и я со смехом заключаю ее в объятия и целую в макушку.
Собравшаяся вокруг нас толпа начинает шуметь, увидев эти нежности, а пожилой мужчина, который добежал до меня вторым, отталкивает мои руки. Очень скоро я узнаю, что это ее отец, и моя фамильярность ему не по душе. Тогда Ана рассказывает ему и всем собравшимся, кто я такой и откуда мы друг друга знаем.