— Не могу так! — воскликнул он раздраженно, увидев Бэлу. — Совсем не могу! Даже карандаш все время мажет, не говоря уже о том, что карандаш — это не то!
— Попробуй телекинезом, — без всякого сочувствия проговорила Бэла, сгружая на край стола тяжелую стопку. — Вы, менши, это можете.
— Только не я! Ловкости не хватает. Слышал я байки о безруких художниках, которые умудряются рисовать телекинезом, но мне этому придется месяц учиться. Ого, что это у тебя?
Он только сейчас заметил обернутую бумагой посылку, которую Бэла сгрузила на стол.
— Забрала в твоем родовом особняке вместе с прочей корреспонденцией, — ответила она. — Между прочим, очень тяжело было переть.
— Ты же оборотень, так я и поверил, что тяжело… Что там? Я ничего не заказывал!
— Судя по ощущению и запаху, тонкие, недавно отпечатанные книжки с цветными иллюстрациями, — пожала плечами Бэла. — Видимо, авторские экземпляры того томика, который они хотели выпустить отдельно… А это, — она достала из сумки через плечо свернутые в трубку журналы, — "Галактика в картинках», первые номера с новыми главами. И… — напоследок на стол плюхнулось несколько конвертов. — Письма от поклонников. Редакция переадресовала, прикинь. Всего пять штук, но лиха беда начало.
— Письма от поклонников?! — у Володьки глаза полезли на лоб.
— Скорее, от поклонниц, — фыркнула Бэла. — Три из пяти надушены, в четвертом засушенный цветок, в пятом — очень толстое письмо. Статистически, скорее всего, женщины.
— М-да… — пробормотал Володька.
Бэле было видно, что он хочет и не может сделать вид, что письма и авторские экземпляры его не интересуют.
— Слушай… — сказал он, помявшись, — а ты не могла бы… прочитать их за меня?
— Что?! — поразилась Бэла. — Это же твои письма! Люди их тебе писали!
— А вдруг там какие-то гадости? Или глупости? — в отчаянии воскликнул Крестоносец. — Вдруг они ничего не поняли из того, что я пытался в героя заложить? Или им понравились первые выпуски, но не понравилось, что потом?! Я же не смогу тогда писать дальше!
«Ну ни хрена себе он не уверен в себе!" — подумала Бэла.
Впрочем, чуть подумав, она поняла, что совсем не удивлена. Любой, кто сходился с Володькой чуть ближе, узнавал, что он, скажем так, весьма далек от зазнайства, несмотря на внешнее высокомерие и нелюдимость.
— И ты хочешь, чтобы я поработала цензурой? — спросила Бэла. — Думаешь, смогу? Может, лучше Катерину попросишь?
— Она считает, что я сам должен заниматься литературными вопросами, — поморщился Володька. — И знаю я ее, она будет издеваться над авторами писем… мне будет неловко. А ты — не станешь.