– Я сделала что-то подозрительное? Или моя вина заключается только в том, что я явилась из Оланира?
Он вел себя странно и так же необычно выглядел – синеву радужек затопила чернота, и эта чернота была устремлена на мои губы. Так, наверное, умирающий от жажды смотрит на источник кристально прозрачной воды. И даже голос его изменился – все такой же тихий, но срывающийся в хрип:
– Сделала, Лита. И я молюсь всем духам, чтобы нашлось какое-то нормальное объяснение. Пусть ты шпионка из каких-нибудь элитных подразделений, пусть даже наемная убийца, но – боги свидетели – я все отдам за то, чтобы не мне пришлось подписывать тебе приговор.
– Что?! – мой голос после этого хрипа прозвучал неуместно звонко. – Какие еще подразделения? Откуда ты взял эту чушь?
– А-а… ты ведь не помнишь, ректор стер воспоминания о…
Окончательно загипнотизированный, Лоран забыл о словах и начал медленно наклоняться ко мне.
– Что я не помню?
– К демонам разговоры, Лита, – он ответил, уже касаясь моих губ, скользя по ним, нехотя продолжая произносить такие ненужные ему слова. – Вылечи меня от треклятой Ирмы – ей все равно никогда не было места в моих мыслях. Спаси меня от этого безумного желания взять тебя в плен. Или самому сдаться? – он сделал короткую паузу. – А, и это к демонам, к демонам стратегии, я сдаюсь…
Я не смогла его оттолкнуть – руки будто ослабли от чужих эмоций. И очень быстро я осознала разницу между прежними поцелуями и этим, гигантский разрыв между тем, когда он страсть изображал, и тем, когда в страсти не осталось ни грамма фальшивости. Лоран едва заметно дрожал и заражал этой дрожью меня, но действовал решительно, как будто завоевывал без права отступления. Мои пальцы скользнули на его плечи, буквально чувствуя подушечками, как каждая его мышца сжимается от невесомых касаний. Через поцелуй, через эту реакцию на малейшее мое движение я прекрасно понимала, чего он хочет. И – к собственной панике – чего начинаю хотеть я сама. Ведь его желание оказалось таким, к которому я не была готова – основанным на чем-то застарелом, уже выстраданном, и оттого высоким. Но притом низменным, сложно было вообразить нечто более низкое и беспрекословное. Безапелляционное в своей звериной простоте.
Я не заметила, как обвила его бедрами. Не заметила, что сама пробралась под рубаху, чтобы чувствовать дрожь и сжимающиеся мышцы уже без мешающей ткани. Ашк бы мною гордился – я ведь как демон жру чужую страсть и от нее перестаю быть самой собой. Родриг бы мною гордился – с каждым глотком мне хочется только больше. И с ума сводит срывающийся шепот: