Преодолевая заторможенность, резко шагнула к Лорану, схватила за переносной резерв и дернула, разрывая цепочку. Притом смотрела снизу в глаза, пытаясь сказать хоть что-то внятное. Но никакие слова моей внутренней бури обрисовать не могли. Не найдя подходящих, я просто его поцеловала.
Лоран ответил, положил ладони на мое лицо, но через несколько секунд резко выдохнул и отстранился. Выдавил из себя вымученную улыбку:
– Не то чтобы я был против, но мешают сомнения, что ты так просто уходишь от ответа.
Я сморгнула с глаз накатившую боль и решилась высказаться:
– Ты намеревался меня влюбить в себя, так празднуй триумф. Вот я, перед тобой, открыто признаюсь, что ты мне нравишься, бездарный или, вернее, самый одаренный сын империи. Нравишься настолько сильно, что я назвала бы это любовью, если бы не боялась, что потом задохнусь, если произнесу это вслух. У тебя получилось – я уже наболтала больше, чем имела право. Потому целуй меня так, словно это последняя возможность, а не спрашивай. Ведь слова уже ничего не решат, верно? Зачем тебе слышать, что я пришла с добром, но злом конкретно для тебя, а теперь надеюсь, что эту грязную работу сделает кто-нибудь другой?
Поскольку он так и застыл, все еще в чем-то сомневаясь, я сама снова потянулась к его губам. Но Лоран бездумно отстранился, попытался что-то сказать, а мне пришлось перебить шутливой угрозой:
– Оланирцы пленных не берут, но силу применить я сумею. Сам же меня в этом подозреваешь, так что сдайся без болезненной проверки.
Но его все еще тревожили сопутствующие обстоятельства – будто бы они были важны. Будто бы они были важнее того, что между нами уже случилось и отмене не подлежит – и болеть это будет очень долго. Быть может, до конца жизни не забудем. Особенно если жизнь окажется столь короткой, что уже мельтешит на горизонте феерическим финалом. Лоран же все еще спрашивал о несущественных мелочах:
– Лита, ты вряд ли родилась в стае Синиц… Может, расскажешь о себе хоть что-то? Ну, раз мы все равно друг в друга вляпались без оглядки? Пойми же, что я уже сорвался в пропасть, все равно уже не остановлюсь, но подари мне хоть какое-то облегчение – скажи, что ты не враг мне или империи…
Я обхватила его за шею, прерывая почти бессвязный словесный поток, притянула к себе, скользнула языком по губам, приоткрывая. Лоран задрожал – не выдержал и ответил, перехватывая инициативу. Я не сразу поняла, что с его дрожью задрожали и стены – слабая, едва заметная вибрация всего пространства вокруг. Даже не открыла глаза, чтобы изумиться такому чуду. А если бы открыла, то стало бы не так горячо от страсти, а тихо и пусто – от осознания, что больше нет вариантов. Когда дрожит этот худощавый, красивый, но довольно обычный с виду парень, когда он окончательно запутывается в эмоциях, то даже мир вокруг начинает резонировать. Он, способный взмахом руки тьму обратить в свет, предпочитает вечерами мыть посуду, а с каждым новым утром придумывать забавные проказы с друзьями. Каждый его день важен, потому что их осталось мало. Он не влюблялся раньше, чтобы не оставлять любимую потом с растерзанным сердцем, когда его не станет. А потом в его жизни приключилась Лита Ворон, имени которой он даже не знает. И Лоран определенно имеет право побыть счастливым с ней хоть сколь-нибудь времени, особенно когда сама она мечтает о том же – быть счастливой рядом с ним.