– Я не могу… завтра не могу…
– Пора кончать с этой ерундой! Или вы хотите вечно прислушиваться к телефону и звонкам в дверь? Покончим с этим раз и навсегда!
Он потянулся к нетронутому стакану, залпом опустошил его, содрогнулся и утер рот ладонью.
– Позвоню вам около полудня, чтобы подтвердить наш уговор, – сказал я и приподнялся, чтобы идти.
Он не стал провожать меня до двери, а я не стал обижаться, понимая его состояние.
Вот так вышло, что, когда Вулф пришел ко мне в офис, пора было изготавливать двойное дно в портфеле. В итоге мы провозились до полуночи, обсуждая все детали и пытаясь предусмотреть любые случайности. Подобным образом надо поступать всегда, хотя все предвидеть невозможно, тем более в столь щекотливом деле, как наше.
На следующее утро, во вторник, возникло как раз такое непредвиденное обстоятельство. Камешек, брошенный из Уайт-Плейнса, угодил в шестеренку хитроумного механизма, сконструированного нами с Вулфом, и конвейер внезапно стал. Я только успел позавтракать с Фрицем, когда зазвонил телефон. Я отправился разговаривать в кабинет. Звонили из конторы окружного прокурора Уэстчестера.
Разговор был краткий. Повесив трубку, я немного посидел и потаращился на телефонный аппарат, а потом скрепя сердце стал накручивать диск, набирая номер «Черчилля». И эта беседа была недолгой. Закончив говорить, я на мгновение задержал палец на нажатом рычажке, а затем позвонил по другому номеру.
На второй звонок трубку сняли и гнусавый голос произнес:
– Да?
– Я хотел бы поговорить с мистером Рёдером.
– Я слушаю.
– Это Гудвин. Мне только что позвонили из Уайт-Плейнса и потребовали, чтобы я немедленно явился к окружному прокурору. Я спросил, можно ли это отложить, учитывая, что на два часа у меня назначена встреча, но мне отказали. Я позвонил в «Черчилль» и оставил записку, что до завтра уехал из города. Надеюсь, завтра все получится. Дам вам знать при первой возможности. – (Молчание.) – Вы меня слышали?
– Да. Желаю удачи, Гудвин.
Он повесил трубку.
Однажды мне довелось просидеть в ожидании три часа на деревянной скамейке в просторной приемной офиса окружного прокурора в здании суда Уайт-Плейнса, зато в этот раз даже присесть не пришлось. Более того, я и представиться не успел. Едва я вошел и приблизился к стоявшему в отгороженном закутке столу, как меня перехватил какой-то прихрамывающий тип.
– Ступайте за мной, мистер Гудвин, – произнес он и провел меня по длинному коридору вдоль нескончаемой вереницы дверей по обеим сторонам в комнату, в которой я уже бывал.
Воскресным вечером девятого апреля я развлекался в ней около часа. В комнате никого не было. Утреннее солнышко пробивалось через два окна, а я сидел и наблюдал, как отплясывают пылинки в косых лучах. От нечего делать я принялся дуть на пылинки, следя за тем, как они образуют затейливые узоры. За этим занятием меня и застали окружной прокурор Кливленд Арчер и Бен Дайкс. Пожалуй, я никогда не всматривался в лица с таким живым интересом. Довольные и наглые физиономии могли означать, что дело уже раскрыто, а стало быть, все наши столь долго вынашиваемые планы покончить с Арнольдом Зеком идут коту под хвост.